Дело сибирского душегуба

– Не уверен, – допустил эксперт. – Могли придушить, чтобы не кричала и не сопротивлялась. Но потом все равно задушили. Половой контакт с трупом тоже допускаю, но это, извините… некрофилия какая-то, – эксперт с усилием сглотнул. – Убили здесь. Есть кровь, но немного, сами понимаете, от чего. Привезли на машине, затащили в лес, здесь и надругались. Время от двух до четырех часов ночи – примерно так. С дороги не видно, да и кто тут поедет от двух до четырех часов ночи…

– Рядом с телом лежало вот это, – Римма встала с корточек и сунула мне в руку предмет в целлофановом кульке. Я недоуменно повертела. Деревянная фигурка, способная поместиться в кулачке, гипертрофированный уродец, отдаленно смахивающий на птицу. Возможно, птица и была – ни на что другое уродец не походил. Взъерошенный экземпляр, резьба выполнена намеренно грубо, острый клюв, непропорциональные глаза, страшноватые коготки, сведенные вместе и приклеенные к овальной подставке. Данное изделие явно не плод фантазии советских мультипликаторов.

– Что это? – не поняла я.

– Сами скажите, – пожал плечами Головаш. – Это не наша компетенция. Фигурку потерпевшая сжимала в руке – явно вложил убийца. Сами выясняйте, что он хочет этим сказать. И еще одно… – Головаш помялся. – Этому нет объяснения… В общем, труп скальпирован.

– Вы уверены, Владимир Александрович? – картинка перед глазами вдруг стала туманиться. – Что за бред, ведь это ребенок…

– Про это я и говорю, – вздохнул Головаш. – Но факт остается фактом, с головы покойной снят скальп. Простите за натурализм, делаются круговые надрезы ниже ушей, вокруг волосяного покрова – и голову просто вытряхивают, сжимая края кожи… В нашем случае скальп был снят вместе с ушами…

Римма отвернулась, взялась за горло. Но обошлось. Верной дорогой шла девушка, скоро станет невозмутимой, как сфинкс. А вот мне становилось дурно. Онемели конечности, я их почти не чувствовала. Тянущее чувство возникло в лопатках – словно кто-то смотрел с противоположной стороны дороги. Недобро смотрел. Но я отвлеклась от этой мысли, мной вдруг овладевало желание взглянуть на труп… Куда меня понесло? Сделала знак Головашу: уберите простыню. Он поколебался, но убрал. Я смотрела на нагое тельце, и в душе, и в памяти что-то происходило. Словно тумблер перевели, и потекли воспоминания. Образы, видения, какая-то вакханалия… Я знала: что-то было той ночью, семнадцать лет назад, но заслонку в памяти не отодвигали. Может, и к лучшему. И вдруг отодвинули – и такое увиделось… Я смотрела на детское тело и начинала задыхаться. Кислорода не хватало. В потускневших глазах ребенка отпечатался пещерный ужас. Лицо исказилось – перед смертью ей было очень больно. Я однажды видела такие глаза – не эти, но такие же…

– Закурить дашь? – спросила Римма. Она стояла рядом, держала за уголок целлофан с причудливой уликой. Я хотела сказать, что не курю, но только промычала. Казалось, кислород в природе закончился. Римма всмотрелась и тоже перепугалась.

– Алло, мать, ты чего? Эй, мужики, давайте сюда, девушке плохо!

Спохватился Головаш, подставил плечо – я шаталась, как пьяная. Голову распирало. Самое время начинать борьбу за выживание. Меня куда-то повели. Озадаченно чесали затылки оперативники – чего это с ней? Через минуту я отдышалась, но состояние оставалось плачевным.

– Ты здесь, коллега? – всматриваясь в мое лицо, спросил Мишка Хорунжев. – Лунное затмение, Вахромеева?

– Ага, короткое замыкание, – усмехнулся Шишковский. – Ау, ты с нами, подруга? Пошли-ка к машине…

Я была никакая – хоть по асфальту размазывай. Когда меня грузили в мою машину (почему-то назад), казалось, из воздуха материализовался подполковник Хатынский Виктор Анатольевич. Он угрюмо наблюдал за происходящим. Не вынесла душа, лично прибыл на место происшествия. Поколебался, решил проявить участие.

– Сочувствую, Вахромеева, я явно переоценил твои возможности. Ладно, другие поработают. Поезжай домой и хорошенько отдохни, таблетки попей. В понедельник приходи, будем рады. Справишься? Глеб, отвезешь домой нашу фарфоровую вазу?

– Виктор Анатольевич, нам надо поговорить… – простонала я.

– Поговорим, Вахромеева, обязательно поговорим. Вот в понедельник и начнем. Глеб, увози ее отсюда, пока я не начал ругаться…

Шишковский вел мою машину, как настоящий профессионал – практически не тормозя. Ямы и обрывы объезжал в последний момент. Признался по дороге, что готов везти меня хоть на край света, лишь бы не находиться на месте преступления. И прекрасно меня понимает.

– Эй, ты живая там? – спрашивал он, оборачиваясь через каждые сто метров. – Изрядно тебе поплохело, подруга, белая вся. Беременная, что ли?

Было плохо, но я посмеялась. Приеду – обязательно расскажу мужу, вместе посмеемся. Тема пополнения семейства у нас с Виктором поначалу вызывала интерес, но со временем теряла остроту и с каждым годом становилась все менее привлекательной. Меня эта тема вгоняла в грусть, Малеева – пугала. Зачем он женился на мне шесть лет назад, оставалось загадкой.