Дело смеющейся гориллы

– Нет, конечно, – ответил молодой адвокат. – Я оставил автомобиль снаружи и подошел к двери. Я помахал рукой, и миссис Кэмптон вышла. Это имеет какое-либо значение?

– Да, поскольку именно эти слова я и предполагал услышать.

– Я не понимаю вас, – сказал Этна.

– Миссис Кэмптон, – обратился к клиентке Мейсон, – вы кое-что скрыли от нас.

– Что вы имеете в виду?

– Вы скрыли от нас нечто очень важное. Некий факт, который…

Она отрицательно покачала головой:

– Я честно вам все рассказала, мистер Мейсон.

– Мистер Этна повез вас прямо сюда? – спросил Мейсон.

– Сначала он отвез меня домой. Я забежала буквально на пять минут, и мы поехали сюда.

– Понятно, – сказал Мейсон и задумался.

– Она тоже хотела задать вам несколько вопросов, – сказал Этна.

Миссис Кэмптон кивнула:

– Мистер Мейсон, если человек умирает, то что происходит с его банковским счетом? Подлежат ли оплате его неоплаченные чеки?

– От чеков нет никакого проку после того, как человек умер, – пожал плечами Мейсон. – Его банковский счет замораживается. Как только банк получает извещение о смерти клиента, он прекращает оплату всех чеков.

– А если на чеке гарантийная подпись кассира банка?

– Подписанные кассиром чеки, – сказал Мейсон, – банк оплачивает. Банки не умирают. Почему вы этим интересуетесь?

– Просто стало любопытно, в связи с теми способами, которыми мистер Эддикс вел бизнес. Вы ведь знаете, мистер Мейсон, он проворачивал многие дела, используя наличные. Занимаясь махинациями, он имел обыкновение платить наличными или банковскими чеками. Он обычно покупал чеки в разных банках, а затем делал на них передаточную надпись.

– И вас интересует, не стал ли банковский чек с его передаточной надписью недействительным, если он умер раньше, чем чек был оплачен?

– Да.

– Почему вас это интересует?

– Я просто хочу составить для себя четкое представление об этом.

– Банковский чек в этом случае должен быть оплачен, – подтвердил Мейсон. – А теперь расскажите нам, что произошло в особняке Эддикса на самом деле.

– Хорошо, – согласилась миссис Кэмптон. – Я расскажу вам всю правду, и вы тогда сможете посоветовать мне, что делать. Едва ли я осмелюсь рассказать об этом еще кому-нибудь, поскольку все выглядит довольно…

– Что вы сказали журналистам? – перебил Мейсон.

– Ничего.

– Они с вами беседовали?

– Нет. В полиции мне сказали, что отпустят меня рано утром и журналисты ничего об этом не будут знать. Они дали мне возможность прийти в себя.

Мейсон повернулся к Этне:

– С каждой минутой дело принимает все более скверный оборот.

– Полицейские иногда могут быть внимательными, – сказал Этна.

– Могут, – согласился Мейсон. – Но они ни за что не станут ради этого настраивать против себя газетных репортеров.

– Но они поступили именно так.

– Проклятье! – в сердцах сказал Мейсон. – Трудно поверить, что они поступили подобным образом. Продолжайте, миссис Кэмптон. Расскажите нам, что произошло. Во-первых, как случилось, что вы оказались в «Стоунхендже»?

– Мистер Эддикс позвонил мне.

– Куда?

– Ко мне домой.

– Откуда ему был известен ваш номер телефона?

– Понятия не имею.

– Что он вам сказал?

– Что хочет со мной встретиться.

– Он сказал вам, по какому поводу?

– Он хотел лично извиниться за огромную несправедливость, допущенную им по отношению ко мне. Он хотел сообщить мне нечто очень важное.

– Мистер Этна знает об этом разговоре?

– Нет. Мистер Эддикс велел никому об этом не говорить и приехать к нему домой в шесть часов вечера.

– В шесть?

– Да. Он сказал, что у него еще несколько важных встреч и до шести часов он будет занят, а следующая встреча назначена на шесть сорок пять. Так что я должна была приехать туда ровно в шесть.

– Вы приехали ровно в шесть?

– Да.

– Как вы проникли в дом?

– Я прошла через дверь на Улице роз.

– Она была открыта?

– Нет, заперта.

– Как же вы вошли?

– У меня был свой ключ.

– Вы хотите сказать, что все это время ключ оставался у вас?

– У меня был свой собственный ключ, и никто не потребовал его вернуть.

– Эддикс знал об этом?

– Он спросил меня, есть ли у меня ключ, и я ответила, что есть. Он сказал, что это хорошо, и велел пройти через заднюю дверь и подняться в его офис на втором этаже. А собственно, что в этом такого, мистер Мейсон? Я делала так сотни раз, когда работала там.

– Тогда вы там работали, – сказал Мейсон. – Это совсем другое дело.

– Господи, не могла же я рассчитывать на то, что такой занятой человек, как мистер Эддикс, спустится по лестнице и пройдет через весь коридор только для того, чтобы впустить меня! Тем более что я имею ключ и прекрасно знаю дорогу.

– В доме больше никого не было, чтобы впустить вас?

– Нет. Он был один в доме.

– Он сказал вам это, когда звонил?

– Да.

– Звонил именно Бенджамин Эддикс? – после паузы спросил Мейсон. – Вы узнали его голос?

– Конечно. Он даже пошутил по поводу того, что так не-внятно бормочет из-за этой повязки.

– Во сколько он вам позвонил?

– Приблизительно в два тридцать дня.

– И вы сразу туда поехали?

– Да. Я села на автобус, который останавливается на углу Оливковой улицы ровно в пять пятьдесят вечера. Я хорошо знаю расписание автобусов, поскольку часто туда ездила.