Дело советника криминальной полиции

— Вам нехорошо, Стопек, — спокойно констатировал советник. — Вы устали, измучены, вам страшно, нам сейчас не договориться. Отдохните. Садитесь и примите успокоительное. — Хойман пододвинул заключенному свой стул и, достав из кармана, протянул два порошка. — Садитесь, — повторил Хойман, — примите лекарство и запейте, вам станет легче. Сигарету хотите? — Хойман протянул заключенному фляжку, которую вынул из нагрудного кармана, и сигарету.

Брикциус высыпал порошки на ладонь и проглотил, как дитя глотает сласти во время религиозного обряда. Запил. Хойман, неотрывно смотревший на него, забрал пустую фляжку и дал прикурить.

— Итак, вы убили Антонию Зайбт, вот ее фотография. Вы убили Фридриха Дельмара. Вот он. Признавайтесь. — Хойман показал, не выпуская из рук, снимки убитых.

Брикциус выдохнул дым и поглядел на снимки. В лице его что-то дрогнуло, но он молчал.

— 22 декабря, также в лесу, рядом с городом Оттингеном, вы убили четырнадцатилетнего Юрга Книппсена, а сегодня днем вы выезжали из города в одно уединенное место. Так вот: где вы сегодня были и что делали?

Анатоль Брикциус выдохнул дым и ничего не сказал. По лицу лился пот, голова тряслась.

— На вашей совести четыре убийства, — продолжал Хойман. — Где вы были сегодня днем? Вы сейчас же должны признаться в четырех убийствах. Где были сегодня днем? Что делали? И не забудьте, Клаудию Темминг вы тоже убили.

Брикциус выдохнул дым и разжал губы.

— Нет! — выкрикнул. — О чем вы?! — И закашлялся.

— Спрашиваю, где были днем, что делали? Признавайтесь, в этом единственное ваше спасение, иначе — виселица. На другое не рассчитывайте. Нет, пожалуй, вас гильотинируют, а не повесят, и вы станете на голову короче. Потечет кровь, ваша кровь…

Стопек затравленно смотрел на Хоймана.

— Гильотины не существует.

— Еще как существует, могу даже показать, если не сознаетесь. Вы убили в Кнеппбурге, в Цорне, в Оттингене… вот этим оружием. — Хойман достал пистолет, прицелился в Брикциуса. Тот встал, пот продолжал струиться со лба, по грязному лицу размазалась засохшая кровь.

— Я не убивал, — прохрипел он в третий раз, — не убивал…

Он еще хотел что-то сказать, но Хойман внезапно вырвал у него сигарету, отбросил, схватил за горло и закричал:

— Говорите! Даю последний шанс! Ваша жизнь ничего не стоит, выродок вы несчастный! Других справедливо покарали за меньшую вину, а вы надеетесь избежать казни! Никчемное создание, вы кровью смоете свои преступления. Спасет вас только признание, говорите! Вы что же думаете, я просить вас стану, негодяй! Ваша вина доказана. Признавайтесь в четырех убийствах, не то… — Хойман тряс его изо всех сил, кровотечение у арестанта возобновилось, руки советника были в крови.

Стопек-Брикциус бился, хрипел:

— Двоих… двоих я убил… — Кровь толчками выбивалась из горла. — Только двоих, девчонку и мальчишку… больше ничего не знаю… Темминг не я убивал, я только следил за ней… в Оттингене вашем я никогда не бывал, клянусь! Там был…

Но прежде, чем он успел выговорить “кто-то другой”, Хойман схватил его за подбородок и, проверив, нет ли у него во рту какой-нибудь таблетки, толкнул на койку.

“К сожалению, мерзавец, в Оттингене действительно был кто-то другой”, — гудело в разгоряченном мозгу Хоймана.

Он кивнул Ване, и тот постучал в волчок.

— Он признался в убийствах, совершенных в Кнеппбурге и Цорне, — объявил Хойман, выходя с комиссаром в коридор, — и в убийстве в Оттингене, — добавил он.

Ваня подтвердил.

— А сегодня днем в Мерклине он убил моего сына.

Ваня опять кивнул.

Тревога в Центре криминалистики была объявлена раньше, чем Хойман успел вымыть руки. Ужас охватил всех бывших здесь в это ночное время.

Через пятнадцать минут шестеро полусонных полицейских с Ваней во главе выехали из города на большой полицейской машине на автостраду и направились к деревне Мерклин. За первой машиной сразу же выехала вторая. Они достигли каменного моста и стали подниматься на холм.

Было 00.30.

XXII

После отъезда Вани советник ненадолго покинул подземный коридор и на лифте поднялся на пятый этаж. Было пусто и тихо, как бывает ночью в учреждениях. Но Хойман не пошел в свой кабинет, а поднялся еще на два этажа и открыл чердак. Он зажег свет, запыленная лампочка слабо светила. В полумраке Хойман вошел в чердачное помещение со множеством деревянных и бетонных перекрытий. Тишина стояла, какой и полагается быть в полночь на чердаке. У одного из перекрытий Хойман достал пистолет Брикциуса, снял предохранитель и подошел к месту, где крыша соединялась с полом железным столбом. Он вытянул руку и выстрелил в столб. Хойман знал, что выстрела внизу не услышат. Поднял с пола пулю и гильзу, спрятал в карман и на лифте с пятого этажа спустился в подвал. Там подсел к столу дежурного сержанта, подперев рукой голову. Молодому сержанту раньше только издали приходилось видеть шефа криминальной полиции, а тут шеф сел за его стол в такую страшную минуту. Что он мог сделать для него… Подать крепкий чай, единственное, что было под рукой.

— Не беспокойтесь, — сказал ему Хойман.