Дело тамплиеров

Но, одновременно признаваясь в этой отвратительной практике, высшие руководители заверяли, что исповедовали христианство и просили разрешения присутствовать на мессе. Нельзя постоянно подозревать их в том, что они разыгрывали комедию. Насколько можно понять из протоколов, которые не передают живую интонацию слов, сановники были уверены, что являются добрыми христианами. Не боялись ли они навлечь на себя проклятье? Их двусмысленное поведение понять гораздо сложнее, чем поведение настоящих еретиков: например, катары мужественно всходили на костры, проповедуя свою собственную веру, отрицая Церковь и человеческую сущность Христа. Почему, если тамплиеры перешли в другую веру, то никогда не сказали об этом? Почему не нашелся среди них, хотя бы один, кто признался бы в своей вере, какой бы она не была? Встречались же приговоренные инквизицией, признававшие, что заключили договор с дьяволом! Что касается тамплиеров, кажется, что они были просто запуганы и старались только спасти свою шкуру. Но для верующего это не главное: разве их вовсе не заботило спасение души, в какой бы форме они себе его не представляли? На это различие в поведении мы еще раз обратим внимание, когда попытаемся сопоставить их тайную доктрину с доктриной катаров. У катаров были многочисленные мученики, также добровольно и мужественно принимавшие смерть, как и мученики первых веков христианства; у тамплиеров мы не найдем ни одного подлинного мученика, я имею в виду умершего за публично признанную веру в качестве «свидетеля». Все заверяли, что являются христианами, зная, что отреклись от Христа. Конечно, большинство отреклось устами, но не сердцем и речь не о них. Но руководители, носители тяжкой тайны, которую они не могли открыть, почему они хотели умереть христианами? И, если они являлись христианами, почему ничего не могли сказать о своем заблуждении, о доктрине, которую они признавали дьявольской? Признание на исповеди этого греха, разве не являлось условием, необходимым для действительного отпущения грехов?

Вот почему мы задаемся вопросом: действительно ли имелась тайная доктрина, которую точно можно было бы квалифицировать как ересь. Ересь – это прежде всего доктрина, отличная от официальной догмы, но связанная и обоснованная аргументами; это концепция сущности человека и души, это религия, подразумевающая связь с божественным началом и, чаще всего, культ. Каким образом тамплиеры, которые не были ни теологами, ни даже интеллектуалами, могли выработать религиозную доктрину? Прежде всего, это были солдаты, к тому же, все более и более становившиеся банкирами: никто, никогда не видел военных или финансистов, разработавших религию или философию. Именно монахи становятся еретиками, те, чьи знания и размышления побуждают к сомнению в догмах или интерпретации текстов в моменты досуга. Вспомним о трудолюбивой, духовной эволюции Лютера! Ничего подобного нет у тамплиеров. Безусловно, это монахи, но так мало склонные к интеллектуальным размышлениям!

Таким образом, следует допустить, что не сами тамплиеры выковали свою ересь, что они лишь восприняли доктрину извне, что они были заражены, соблазнены какой-то сектой. Но мы увидим, что напрасный труд пытаться их привязать к известным сектам или доктринам. Их ересь кажется абсолютно негативной, ограничивающейся отрицанием Христа.

Это уникальный случай в истории религии. Все ереси, все верования имеют доктрину, известную, хотя бы посвященным, и которая составляет предмет посвящения или обучения. В ордене Храма нет обучения, нет посвящения и даже объяснения. Отречение от Христа не навязывается как последствие или посвящение в таинство духовной подготовки, оно является необходимой формальностью при вступлении, после чего о нем даже не говорят. Какими бы скрытными не представляли бы мы себе апостолов тайной доктрины, какими бы осторожными не являлись они в отношении мало надежных неофитов, кажется невероятным, что они никогда не попытались довериться нескольким избранным последователям и завоевать их на благо своего дела. Чему может служить доктрина настолько тайная, что не позволяет себе иметь последователей?

Итак, все кажется странным, необъяснимым и можно сожалеть, что следственная комиссия проявила себя мало настойчивой по отношению к священникам ордена, когда они признались в практике опущения слов из мессы. Кажется, никому не пришло в голову спросить объяснения этому правилу, как будто бы оно само по себе являлось достаточно понятным всем фактом. Кажется, никто не подумал и о том, что капелланы ордена, которые обладали монополией на исповедь братьев, обязательно знали что-нибудь о преступлении, признания в котором они выслушивали после каждого вступления в орден и, безусловно, были готовы к тому, что слышали.