Дело Варнавинского маньяка

— Нет, наш не ушел. И тем облегчил нам задачку. Он нынче, может быть, один и остался в этих краях. Зимой тут действительно счет идет на десятки, и власти ничего с ними поделать не могут. Сообщение плохое, и староверы их прячут, передают из села в село по цепочке. Не то сейчас. Кто застрял в лесу, и есть тот самый.

Лыков согласился с рассуждениями Ивана Ивановича. Действительно, с севера на юг по левобережью сплошным массивом тянутся леса. Ни одной точки на карте!

— Да, глухая местность. Отойди от реки на пятнадцать верст — и тебя никто не сыщет. Как же мы поступим? Наугад рыскать бесполезно.

— Наугад рыскать понадобится пехотная дивизия. Да и то наш маниак узнает про облаву загодя и убежит. А вот два ловких человека без шуму сделают дело лучше.

— Если имеют подсказки.

— Подсказки будут.

— Вы хотите тряхнуть того блатер-каина[76] из Трехсвятного, на которого указал Челдон?

— Так точно. Это Колька Трясисоломин, хозяин постоялого двора. Давно он у меня на примете. Поганый человек. Селит без паспортов, укрывает беглых, скупает краденое, занимается тайным винокурением. Еще, говорят, у него чекан.

— Фальшивые деньги делает?

— Есть такие слухи.

— И вы его так долго терпели? С эдаким букетом…

— Руки все не доходили, Алексей Николаевич. Я ведь один на весь уезд. Начальство делом не занимается — все на мне. Урень-то далеко; тут бы с Варнавиным совладать. Но теперь я до Кольки доберусь!

— И много у вас таких?

— Семь или восемь. Тех, кто поближе, я давно уже завербовал; все они у меня на связи. Один Колька пока отсиживался. Брат у него еще волостной старшина. А становой пристав в кумовьях, даром, что чин девятого класса… Между тем через Урень проходит тракт на Котельнич, и местному жулью много чего перепадает. Осведомитель нужен. Сейчас, когда у меня на руках показания Челдона, Колька пропал. Тут уже не отбиранием патента пахнет, а каторгой. Все расскажет, что в тех местах творится. И первый мой вопрос к нему будет про маниака.

И вот теперь полицейская пролетка везла двух сыщиков в глухое лесное село. Щукин, сидя вполоборота, рассказывал спутнику об этих местах:

— Урень — столица здешних сектаторов, главным образом беспоповцев. Православный храм тут, конечно, стоит, и даже по случаю появления начальства заполняется людьми. Но это для вида. Тридцать пять лет назад у них сломали часовню, и теперь службы проходят в тайных моленных домах. Село особенное. Царевой власти в нем, можно сказать, что нет.

— И как же начальство это терпит?

— Начальство — это штабс-ротмистр Бекорюков и благочинный. Галактиону Романовичу главное, чтобы все было спокойно, чтобы до Костромы ничего лишнего не доходило. Оно и не доходит. В прошлом году купец Ингликов привез с Нижегородской ярмарки холеру. Сам Богу душу отдал, и еще двенадцать человек родственников перемерло. Так в Костроме по сию пору о том не знают…

— А благочинный?

— Ему просто деньги носят, чтобы не мешался. Ну, когда кто важный в село приедет, ему спектакль ставят; а так…

— Повезло благочинному. Он и не мешается?

— Как татарин, ясак собирает и помалкивает. Целая волость от православия отбилась, и никому дела нет.

Между тем уже совсем рассвело. Лесная дорога была обустроена, и пегая лошаденка шла ходко. Только там, где тракт задевал край болота, колеса вязли в бурой жиже. Густо зудели комары, высокие кроны закрывали небо, создавая вечный сумрак. То и дело по обочинам попадались длинные словно бы брустверы, поросшие мхом. Щукин пояснил, что это остовы огромных сосен, упавших при большом пожаре 1839 года. Тогда выгорело множество деревень и несчетное количество леса. Прошло сорок семь лет, но лес все еще хранил следы того страшного бедствия… Было прохладно и сыро. Ночью лил дождь, но песчаная почва впитала воду почти без остатка. Из чащи доносились звуки животной жизни. Раз дорогу перебежал северный олень; в другом месте высунулись из-за кустов лосиные морды. Прошел по обочине надменный глухарь, брюзгливо косясь на людей. Наконец, попался встречный обоз. Восемь подвод, ведомых угрюмыми мужиками, шли на Ветлугу. Лыков поздоровался с головным, но в ответ не услышал ни слова… Еще через полчаса на дороге показались четыре фигуры. Самый рослый взял лошадь под уздцы, остальные обступили экипаж с боков. В руках у них были дубины.

— Кто такие, куда едете? — грубо пробасил верзила. Лыков уже прицеливался ближнему сапогом в челюсть, но его спутник спокойно ответил:

— Меня Щукин зовут, Иван Иваныч. Может, слыхал?

— Товарищи, спасайся! — рявкнул верзила, и все четверо мгновенно исчезли в кустах.

— Еще раз встречу — головы свинчу! — крикнул им вслед надзиратель и тронул вожжи: — Н-н-о буланая!

— Пошел черт по тучу, ан из нее-то и стрельнуло, — весело прокомментировал Лыков.

— Портяночники[77], низший сорт, — отозвался Щукин. — Пусть драпают, не до них теперь.

Оставшаяся часть поездки прошла без приключений. Через два часа начали попадаться небольшие речки с коричневой от торфяной взвеси водой. Все они текли с севера на юг.