— По-вашему, это пустяк? — отвечала маркиза. — Легко вам говорить, сударь. Сразу видно, у вас денежки водятся. Ваши предки были ничтожества, революция пронеслась высоко над ними, никак их не задев. Кто знает, может быть, они даже нажились на ней. А у д'Арланжей революция отняла все. Что мне будет, если я не уплачу?
— Да что угодно, госпожа маркиза. Вы разоритесь на судебных издержках, вам будут присылать письма на гербовой бумаге, придут судебные исполнители, на ваше имущество будет наложен арест.
— Увы! — возопила почтенная дама. — Революция не кончилась! Она доберется до каждого из нас. Вам хорошо, вы сами из черни. Вижу, мне придется уплатить, не откладывая, и это весьма прискорбно: ведь у меня ничего нет, и ради внучки я вынуждена идти на величайшие жертвы.
Г-н Дабюрон изучил маркизу как свои пять пальцев. Слово «жертвы» в ее устах до того его изумило, что, не удержавшись, он переспросил вполголоса:
— Жертвы?
— Разумеется, — отвечала г-жа д'Арланж. — Если бы не она, разве я жила бы, во всем себе отказывая, чтобы свести концы с концами? Да ни за что! Покойный маркиз часто со мной заговаривал о тонтинах,
[10]учрежденных г-ном де Калонном, [11]вложенные в них деньги дают большую прибыль. Такие тонтины, по-видимому, существуют и поныне. Если бы не внучка, я бы вложила туда все, что у меня есть, без остатка, чтобы пользоваться пожизненной рентой. Тогда бы мне хватало на хлеб. Но я никогда не решусь на это. Слава Богу, мне известно, в чем состоит родительский долг, и все мое состояние в целости и сохранности перейдет малютке Клер.Это признание так поразило г-на Дабюрона, что он не нашелся, что сказать в ответ.
— Это милое дитя доставляет мне ужасные мучения, — продолжала маркиза. — Вам-то я могу признаться, Дабюрон: когда я размышляю, как ее пристроить, мне худо становится.
Следователь покраснел от радости. Счастливый случай стремительно приближался, еще немного — и он окажется совсем рядом, остается только покрепче его ухватить.
— А мне кажется, — пробормотал он, — что пристроить мадемуазель Клер вовсе не трудно.
— К сожалению, вы заблуждаетесь. Она, конечно, лакомый кусочек, хоть и худышка, но что толку! Мужчины стали так расчетливы, что просто слов нет. Их интересуют только деньги. Я не знаю среди них ни одного, кому достало бы порядочности жениться на девушке из рода д'Арланжей, у которой всего приданого — красивые глазки да манеры.
— Полагаю, вы преувеличиваете, сударыня, — робко заметил г-н Дабюрон.
— Ничуть. Верьте моему опыту, я живу на свете дольше вас. К тому же, если я выдам Клер замуж, зять мой причинит мне кучу неприятностей — так утверждает мой нотариус. По-видимому, мне придется дать ему отчет — как будто я вела счета! Ах, если бы у малышки Клер было доброе сердце, она бы постриглась, ушла в какой-нибудь монастырь. А я бы уж в лепешку разбилась, чтобы собрать ей необходимый вклад. Но она совершенно меня не любит и не жалеет.
Г-н Дабюрон понял, что пришло его время. Он пришпорил свою отвагу, как всадник пришпоривает лошадь перед прыжком через ров, и решительно заговорил:
— Ну что ж, госпожа маркиза, по-моему, я знаю подходящую партию для мадемуазель Клер. Я знаю порядочного человека, который любит ее и сделает все на свете, чтобы составить ее счастье.
— Ну, без этого вообще не может быть разговора, — откликнулась маркиза.
— Человек, о котором я говорю, еще молод, — продолжал следователь. Он обладатель изрядного состояния. Он был бы счастлив получить мадемуазель д'Арланж в жены без всякого приданого. Он не только не станет требовать у вас отчета, но будет умолять вас, чтобы вы распоряжались своим состоянием, как вам угодно.
— Черт возьми, а вы не дурак, дорогой мой Дабюрон! — воскликнула старая дама.
— Если бы у вас возникли трудности с переводом вашего состояния в пожизненную ренту, ваш зять мог бы помочь вам, внеся недостающую сумму.
— Ах, мне худо! — перебила его маркиза. — Что же это — вы, имея на примете подобного человека, никогда мне о нем не говорили! Надо было давно уже мне его представить.
— Я не смел, сударыня, я опасался…
— Скорее же, кто этот изумительный зять? Где гнездится эта белая ворона?
Сердце у г-на Дабюрона сжалось от невыносимой тревоги. На карту было поставлено его счастье.
Наконец, словно пугаясь своих слов, он пролепетал:
— Это я, сударыня…
Его голос, взгляд, вся его фигура приняли самое умоляющее выражение. Он был в ужасе от собственной дерзости, потрясен тем, что сумел все-таки преодолеть свою робость. Он готов был пасть к ногам маркизы.
Старая дама покатилась со смеху. Она хохотала до слез и, пожимая плечами, повторяла:
— Нет, что за шутник этот любезный Дабюрон! Ей-богу, он меня уморит! Ну и потешник!
Но вдруг, в разгаре приступа веселья, она замолчала и с достоинством спросила:
— Следует ли принимать ваши слова всерьез?
— Я сказал чистую правду, — пролепетал следователь.
— Значит, вы в самом деле богаты? — осведомилась маркиза.