Дело возбуждено...

Озадаченный Хаиткулы положил трубку на рычаг.

ГЕОК-ТЕПЕ

Машина везет Хаиткулы и Аннамамеда в Геок-Тепе. Аннамамед что-то обстоятельно рассказывает, но Хаиткулы не слышит его, хотя порой поддакивает. Его мысли сейчас далеко отсюда, в Чарджоу. Аннамамед замечает, что друг его не слышит, машет на него рукой и отворачивается… Но вот они насквозь пересекли аул Геок-Тепе. Впереди маячат больничные корпуса. Еще минута, и «Волга» замерла у металлических ворот.

Дежурный настойчиво требует пропуска — милицейские удостоверения не производят на него никакого впечатления. После долгого спора соглашается сходить за дежурным врачом. Тот с большим уважением относится к удостоверениям, пропускает к главному врачу. Главный врач просит посидеть. Ждут. Правда, присесть им не удается, здесь одно только кресло в конце длинного коридора. Врачи в белоснежных халатах, порхающие, как ангелы, вокруг кабинета главврача, не обращают на них никакого внимания.

Наконец из кабинета вышел степенный, но вместе с тем очень делового вида человек. Пройдя половину коридора, почти скрывшись с их глаз, он вдруг круто повернулся и пошел прямо на них. Выяснилось, что они едва не прозевали того, кого ждали. Без всякого энтузиазма он пригласил их в кабинет. Выслушав, записал имя Халыка Мангыдова, с бумажкой в руке вышел из кабинета. Через полминуты вернулся с доктором, который, не поздоровавшись, попросил их изложить причину посещения этой больницы.

— Не понимаю, зачем вы приехали. — В голосе доктора было недовольство. — Вы опоздали на пятнадцать лет. Именно столько времени Халык Мангыдов находится здесь. Чем могу оказаться полезен, не представляю.

— Почему, доктор, он потерял рассудок? В чем причина: его наследственность, какая-нибудь болезнь или трагические обстоятельства его жизни?

— Последнее.

— Вы, наверное, знаете, что у него погибли жена и дочь?

— Я знаю об этом с его слов.

Хаиткулы не выдержал, почти закричал:

— С его слов?! Он что, приходит в сознание?

— Очень редко, примерно раз в год.

— Кроме вас, доктор, за ним еще кто-нибудь наблюдает?

— Нет, его болезнь — это моя кандидатская диссертация.

— Мы были бы вам очень благодарны, доктор, если бы вы рассказали нам то, что он говорил в минуты просветления…

— Понимаю. Вы ведь не любопытства ради приехали… — Доктор встал, открыл один из настенных шкафов, извлек из него папку, вслух прочитал: «Мангыдов Халык, 1920 года рождения». Он стал перелистывать страницы. Где-то в середине подшивки остановился.

— Слушайте… такая запись: ‹‹Примерно в десять часов утра больной пришел в сознание. Я вывел его во двор, и мы довольно долго прогуливались, он за это время рассказал о своей жизни… «Женился я в 18 лет в 1938 году, в тот же год меня призвали в армию. Очень тяжело было расставаться с любимой. Если бы мне предложили идти в армию до того, как я познакомился с ней, тогда пожалуйста — хоть на двадцать лет пошел бы, не жалел бы, пошел бы и не охнул! А тут мне казалось, что если первый поцелуй достался мне, то все остальные украдут другие. Ревновал как сумасшедший. Мы из Керки, из аула Дашлык, и девушка оттуда. Отец ее был военкомом городка. Поехать-то я поехал, да с полпути вернулся. Пока добрался до аула, такие муки ревности вынес, будто тысяча чертей меня пытали. Приехал, а меня сразу взяли под конвой. Объяснился так: „Я парень деревенский, сошел с поезда хлеб купить и отстал, куда ехать, не знаю, поехал обратно в аул“. Это меня спасло. В тюрьму посадили, а могло быть гораздо хуже — законы тогда были строгие. В сорок втором попал в штрафной батальон. За храбрость меня простили и послали в часть. Удивительное совпадение, но попал в батальон, которым командовал отец моей жены. Он подал заявление и пошел добровольцем на фронт. Я был все время при нем, как адъютант или что-то такое… В сорок третьем нас с ним накрыл снаряд у блиндажа. Он закрыл глаза навеки, успев перед смертью сказать: „Халык, у тебя дома трехлетняя дочь, мы ее назвали Гюльсенем…“ Больше ничего не сказал. Рука у меня была перебита, кисть повреждена, поэтому меня демобилизовали, отправили сначала в госпиталь, потом домой. Потом неожиданно повезло — стал копать под старой стеной, смотрю: кувшин. Разбил, оказался полным золотых монет. В то время такой клад было найти не редкость… Когда трудно становилось, я брал горсть монет и тратил. В пятидесятые годы перебрались в Чарджоу. Жена после смерти ее матери все время просила: „Переедем, переедем“. Зачем ее послушал?.. Потом я попал в одну историю и заработал восемь лет. Мне было тяжело, но за семью был спокоен. Прощаясь с женой, шепнул: „Будет трудно, пощупай наш матрас…“».››

Хаиткулы и Аннамамед слушали доктора затаив дыхание.

— На этом месте он как будто забыл, что с ним было дальше… Долго не приходил в сознание. Прошло несколько месяцев, пока он снова смог что-то вспомнить.

Доктор полистал папку, снова начал читать: