Завороженный этой картиной, Костя не заметил, как поравнялся со стойкой консьержа.
— Куда? — раздался неожиданный рык сторожевого пса, которому неосторожный прохожий наступил на хвост.
От неожиданности Костя подпрыгнул на месте. Остановивший его оказался швейцаром — самим воплощением суровой неприступности. Он был высок, широк в плечах и громко сопел раздувавшимися ноздрями. Казалось, не разделяй их с Костей спасительная стойка, хранитель двустворчатых дверей сейчас же накинулся на него. Многолетнее пребывание швейцара в образе блюстителя порядка отдельно взятого подъезда оставило на нем свой отпечаток, превратив его лицо в строгую маску. «Они все тут такие недовольные?» — пронеслось в голове у Кости, когда он озирал большой нос, а под ним жесткую щетку серо-коричневых усов. О местонахождении глаз швейцара можно было догадаться лишь по расположению, таких же густых, как и усы, бровей. Впрочем, и они едва выглядывали из-под козырька форменной фуражки. Кроме нее, несмотря на теплую погоду, швейцар был облачен в толстую темно-серую униформу с широким зеленым воротником. На его груди и рукавах сверкали золотые, будто только что начищенные, пуговицы, на ладонях скрипели черные перчатки.
— Куда прешь? — повторил швейцар тем же рычащим басом.
— Туда…, — еще не придя в себя, ответил Костя.
Швейцар-консьерж пошевелил усами.
— Квартира?
— Двести пятьдесят девять дробь один.
— Кто?
— Я?
— Ну, не я же.
— Студент.
— На каком основании?…
В этот момент за спиной швейцара отворилась дверь, из которой появился человек лет тридцати в жилетке и вообще приятной наружности. Он, видимо, только что пообедал — его грудь еще украшала широкая салфетка. В отличие от консьержа, незнакомец оказался более приветлив. На его чисто выбритом лице сияла улыбка. У Кости, который начал думать, что в этом доме живут одни недовольные люди, отлегло от сердца: «Хоть один выглядит как человек».
— В чем дело, Асбест Поликарпович? По какому поводу шум? — спросил человек с салфеткой, но заметив Костю, обратился прямо к нему. — Что вам угодно?
— Вот, — Костя протянул конверт с письмом. — Здесь все написано.
— Интересно-интересно. Узнаю почерк, — произнес тот, пробегая глазами строчки. — Позвольте узнать, а как давно вы получили это приглашение? Ах да, я вижу штемпель. Два месяца назад, — он вернул конверт Косте. — Что же, все в порядке. Значит, будете проживать в двести пятьдесят девятой?
— Дробь один.
— Само собой, дробь один, Константин. Приятно познакомиться. Меня зовут Олег Игоревич. Я управляющий этого дома. Извините за такой, так сказать, дотошный прием, но такова работа — не пропускать посторонних. Сами понимаете — террористы, бомжи, всякое такое.
— Понимаю. Я тоже очень рад знакомству. Мне можно идти?
— Абсолютно, — с приятной улыбкой ответил управдом. — Пожалуйста, лифт прямо.
Костя пошел, а за его спиной снова послышалось ворчание швейцара.
— Понаехали. А тут еще эти мрут, как мухи, — швейцар вынул из угла веник и стал подметать усыпанный траурными гвоздиками пол. — За месяц четверо похорон — где такое видано.
Квартира № 259/1 оказалась на предпоследнем — двадцать пятом этаже. Во входной двери, которая, судя по всему, стояла тут с самого времени постройки дома, темнела щель почтового ящика. Костя заглянул в нее. Внутри угадывались очертания погруженной в полумрак квартиры — коридор и часть комнаты.
Рядом с дверью чернела кнопка звонка. Костя нажал. Внутри раздался дребезжащий звук. Прошло немного времени, но никто не появился. Костя нажал еще раз, и опять никого. «У меня же есть ключ», — вспомнил он и достал из кармана похожую на рогатого жука железяку.
Два оборота и дверь распахнулась. В прихожей Костю окутал запах лаванды, и засаленные обои вокруг выключателей. Коридора в квартире практически не было — прямо из прихожей открывался вид на небольшую гостиную.
Спотыкаясь о лежащий на полу ковер и невидимую в полумраке мебель, Костя пробрался к окну и отдернул густую штору. В комнату ворвался яркий солнечный свет — теперь можно осмотреться.
Первое, что бросилось в глаза — это выходившее в гостиную большое количество дверей. Казалось, стены состоят только из них. Простенки были так малы, что смогли вместить лишь самый минимум мебели — сервант с потертыми углами, напольные часы и горшок с фикусом.
Кое-где на стенах висели расписные блюдца и фотографии. На одной из них, черно-белой и уже изрядно пожелтевшей Костя заметил двух девушек. Фотография была не лучшего качества, но в чертах лиц было много общего. Это были сестры, и скорее всего двойняшки. Им было лет по двадцать пять, не больше. Немного худощавые, в простых ситцевых платьицах. Они были чересчур серьезны для своего возраста — стиснутые губы, смотревшие мимо фотокамеры глаза. «Наверняка, какие-нибудь комсомолки».