Дело всей России

Ночь накануне поединка Миллер провел у Рылеева. Тот настоятельно советовал другу пораньше лечь, получше выспаться, чтобы приехать со свежей головой и твердой рукой. Но Миллеру не хотелось спать. Возможно, оттого, что при всем внешнем спокойствии он не мог подавить волнения.

Они пили чай, читали стихи разных поэтов, а больше всего Державина. Потом решили все тревоги и волнения потопить в пунше...

На рассвете к хате подвели двух оседланных лошадей. Из-за края неба, как расплавленный докрасна металл, извергалась заря, готовая затопить всю землю.

Рылеев и Миллер приехали на Лысую гору первыми, лошадей привязали к кусту краснотала, а сами отправились побродить. Всходило, будто из чистого золота отчеканенное, ослепительно пылающее солнце. Земля и небо, казалось, радовались вместе с людьми его благотворному приходу. Все окрест окончательно пробудилось, заликовало, заиграло.

«И это удивительное утро может стать последним утром моей жизни», — подумал Миллер с щемящей тоской.

Однако тоска не поколебала его решимости стреляться и не поддаваться позорному соблазну примирения.

Над горой, высоко-высоко в лазури, парила чета степных ястребов, описывая широкие круги в небе.

Миллер наказал Рылееву, что именно следует написать родным в случае трагического исхода поединка.

— Сейчас тебе, Федя, нужно только одно: хладнокровие, и еще раз хладнокровие, — посоветовал Рылеев.

С горы видно было все селение и дорога, по которой должен был ехать Сухозанет со своим секундантом. Но они что-то опаздывали. Ожидание становилось утомительным. Минуло больше часу, как они прогуливаются по горе. Ни тот ни другой не допускали мысли о том, что Сухозанет струсил и решил отказаться от поединка в самую последнюю минуту. Даже если бы дело обернулось так, то прибыл бы секундант с уведомлением об отказе.

— Уж не приехал ли начальник штаба корпуса в роли судьи и примирителя? — высказал предположение Рылеев.

— Все равно это не дает Сухозанету право нарушать условия договоренности! — в сердцах сказал Миллер. — Неужели он так малодушен? После столь постыдного отказа ему нельзя оставаться не только на службе в армии, но и среди живых — он должен будет немедленно пустить себе пулю в лоб...

Из-под камня выползла медного цвета змея и, свернувшись в кольцо, осталась греться на солнце. Ее не стали тревожить. А ястребиная чета, вспарив еще выше, продолжала описывать круг за кругом над Лысой горой.

— Два часа, как мы приехали, а их все нет, — раздумчиво проговорил Рылеев. — Что, друг мой, будем делать?

— Я сейчас еду к Сухозанету и дам ему пощечину при всех, — решился на крайнее средство Миллер.

— Стоит он этого!

— И еще добавлю плеткой...

Миллер пошел к кусту, чтобы отвязать лошадь. Но вскоре раздумал.

— Лучше дать ему пощечину не на квартире, а в присутствии всех наших офицеров и рядовых в поле, во время занятий. Так и сделаю, — решил Миллер. — Ну что ж, Кондратий, извини за беспокойство, делать нечего, поедем обратно.

— Подожди, подожди, Федя, вон кто-то скачет по дороге... — указывал Рылеев под гору. — Они! Сухозанет и Буксгеведен! Ах, мерзавцы такие, заставили ждать столько времени!

— Да, они, — сказал сумрачный Миллер и опять привязал соловую свою лошадь к кусту.

— Федя, строжайше прикажи сердцу молчать! — наставлял Рылеев. — Сейчас не время отдаваться во власть чувств и настроений. Подчини сам себя голосу хладнокровия и рассудка.

Миллер молча кивнул.

Подскакали Сухозанет и Буксгеведен. Подполковник, проворно соскочив с седла, с холодной вежливостью поклонился ожидавшим его и попросил у них извинения за досадное опоздание.

— Проспал, господа, ей-богу проспал! — сказал он. — Так нынче крепко спалось, будто душа куда-то далеко-далеко летала и там заплуталась. Мертвецки крепко спалось! А слуга и секундант не решились нарушить моего спокойствия... Будем великодушны и простим друг друга, тем более что это взаимное великодушие может статься последним нашим великодушием на этом свете. Итак, я и мой секундант к вашим услугам, господа.

Сухозанет и Буксгеведен привязали лошадей к тому же кусту, но с другой стороны.

Секунданты отошли в сторону, еще раз подтвердили один другому условия поединка, зарядили пистолеты, шагами отмерили расстояние между барьерами, развели противников по местам, подали пистолеты и жребием решили право первого выстрела.

Первый выстрел достался Миллеру. На него такая удача не произвела никакого впечатления. Он и сам не знал, что с ним происходит. Еще час назад он мечтал о счастье стрелять первым. Но в душе его к этому времени свершилась перемена, неясная для него самого. Но что она произошла — в том не было сомнений.

Рылеев, стоявший справа от барьера, обратил внимание на вдруг изменившееся лицо Сухозанета. Оно сделалось молочно-белым, едва успели секунданты разыграть жеребьевку о праве первого выстрела. Сухозанет понимал, какое преимущество выпало на долю Миллера, одного из лучших стрелков в роте. Расстояние всего в десять шагов между барьерами теперь казалось подполковнику смертельно опасным — трудно промахнуться на таком близком расстоянии.