Он оставил Деллу Стрит в квартире звонить по телефону, сам же повел Стеллу Кенвуд вниз и усадил в свою машину. Заведя мотор, он деловито посоветовал:
— Полагаю, что вам следует сделать полное признание окружному прокурору, чтобы он действительно не приставал к вашей дочери.
— Неужели нет никакой надежды? — спросила она дрожащим голосом.
— Совершенно никакой.
— Великий Боже, это возмездие, — простонала она. — Я пошла на все, надеясь принести ей счастье, и, хотя все шло как нельзя лучше, в душе я все время ждала часа расплаты. Я не сомневалась, что все мои прекрасные планы принесут ей горе и несчастье. А потом, когда я поняла, что нас должны разоблачить…
Мотор взревел, машина сорвалась с места. — Да, — подбодрил он женщину, — когда стало казаться, что вы накануне разоблачения?.. Что тогда?
Она достала из сумочки платок и уже ничего не говорила, а только тихо плакала. Мейсон решил не задавать больше никаких вопросов.
Время от времени поглядывая на свои часы, он гнал машину на предельной скорости. Но вот и больница «Доброго Самаритянина». Остановившись перед самым входом, адвокат помог Стелле Кенвуд вылезти из машины и повел ее, держа под руку, в большую приемную.
Навстречу им поднялся Гамильтон Бюргер, на лице которого было такое озадаченное выражение, что Мейсон с трудом удержался от смеха. За столиком в углу сидел человек, держа наготове карандаш и блокнот для стенографирования.
Он не пошевелился и не поднял головы, когда они вошли. Перри Мейсон сказал:
— Стелла, вы знакомы с окружным прокурором?
— Да, он допрашивал меня в тот день, когда они забрали Джулию в тюрьму.
Мейсон повернулся к окружному прокурору: