Дело Зорге

Танака улыбнулся: он хорошо понимал, почему так волнуется хозяин дома. Сегодня вечером в Германию через Сибирь выезжает немецкий дипломатический курьер. К этому времени все должно быть готово: и почта, и ежемесячный отчет посла о положении в стране. Но без Зорге такого отчета не написать. Ни один иностранец в Японии не был информирован о положении в стране лучше, чем этот журналист. Его сведения всегда служили основой любого немецкого донесения, которое направлялось в Берлин. Посол считал Зорге своим другом и полностью доверял ему. И не без оснований! Ведь информация доктора Зорге всегда была точной, а то, что он предсказывал, сбывалось. Никогда еще на Вильгельмштрассе[6] не были так довольны донесениями своего посла в Токио, как теперь.

Танака очень обрадовался, получив лишнее подтверждение того, насколько прочны позиции его друга Зорге в германском посольстве, насколько его здесь ценят, нуждаются в нем. Японец тоже в какой-то степени имел к этому отношение: он уже несколько раз помогал своему другу кое-какой информацией. Зорге также чувствовал себя обязанным Танаке и, в свою очередь, информировал его о том, что думают немцы. Господину Танаке и японскому премьер-министру это было очень кстати.

Секретарь Равенсбург не разделял беспокойства своего шефа. На Зорге можно было положиться, хотя внешне он не всегда производил впечатление надежного человека. Обычно он довольно поздно приносил свои материалы…

Равенсбург отправился искать Зорге среди гостей. Не исключено, что тот, засунув отчет в карман, застрял, разговаривая с кем-нибудь.

— Бросьте вы, Равенсбург, спрашивать о Зорге у мужчин, — съехидничал военно-морской атташе, — спросите-ка женщин. Те лучше знают, где он… Женский глаз увидит Зорге даже через толстую стену. — Он громко засмеялся и добавил: — Каррамба, так оно и есть!

Равенсбург тоже рассмеялся. Однако он был слишком осторожен для того, чтобы спрашивать о Зорге у какой-либо из дам. Зная репутацию Зорге, он понимал, что это могут воспринять как бестактность.

Убедившись, что Зорге нет среди гостей, секретарь подошел к своему шефу.

— Зорге всегда все делал вовремя, господин посол, — заверил Равенсбург. — Он придет в последнюю минуту, но придет обязательно.

Тратт с сомнением взглянул на часы. В это время около посла появился советник доктор фон Эбнер.

— В последнюю минуту поздно, Равенсбург, — напомнил фон Эбнер. — Вы же знаете, в каком виде сдает Зорге свои отчеты, какими сильными выражениями их снабжает. Придется все передиктовывать.

Замечание было справедливым. Заметки Зорге на самом деле писались в таких выражениях, что их можно было оглашать лишь в узком мужском кругу. Для отчетов приходилось извлекать оттуда самое ценное и важное и придавать этому подобающую форму.

— Я прошу вас, Равенсбург, — настаивал посол, — пусть его ищут повсюду, звоните куда только можно. Вы же знаете…

Равенсбург-то знал, но Эбнер решил, несмотря на это, выразиться яснее:

— Пусть позвонят во все рестораны и бары, где только есть крепкие напитки и веселые девочки.

Посол не обратил внимания на эту фразу. Так уж получилось, что его заместитель терпеть не мог Зорге. Более разных людей, чем эти двое, трудно было себе представить.

* * *

…Ресторан «Старый Гейдельберг» был одним из самых своеобразных заведений японской столицы. Он находился на узкой улочке, выходящей на залитую ярким светом Гинзу, то есть в центр Токио. Вход был сделан в форме большой бочки, над которой карлик Перкео держал фонарь. На стенах ресторана висели различные символы старого Гейдельберга. Между дуэльными эспадронами, пестрыми шапочками и цветными шарфами, этими атрибутами минувшего расцвета буршей, на бархате и шелке в волшебном сиянии необычного, праздничного фейерверка вырисовывалось изображение гейдельбергского замка.

На официантках-японках были немецкие крестьянские платья, на головах — кокетливые студенческие шапочки. Эти наряды явно не подходили к приземистым фигурам девушек, к их смуглой коже и раскосым глазам. В больших литровых кружках они разносили жидкое японское пиво гостям, большинство из которых придерживалось твердого убеждения, что именно так, а не иначе бывает ежедневно в Гейдельберге на Неккаре. Девушки подчинялись пожилому официанту-европейцу, а точнее — сербу. Именно это придавало «Старому Гейдельбергу» особый характер: едва ли в каком-нибудь другом токийском ресторане можно было встретить белого официанта.

Ресторан «Старый Гейдельберг», расположенный тремя ступенями ниже уровня улицы, был длинным и узким. Низкие деревянные столы и колченогие стулья — вот и вся мебель, которой довольствовались присутствующие. Посетители ресторана относились к категории людей, не нравившихся японской «полиции мыслей»: вечные студенты с длинными волосами и либеральными идеями, интеллигенты, преимущественно писатели, дарования которых пока еще никто не признавал, и, кроме того, не очень-то добродетельные девушки.