Дело Зорге

— Нет, Биргит, ты сама убедишься в этом. Идет жестокая борьба не на жизнь, а на смерть между немцами, одурманенными Гитлером, и русскими. Между фашистами и коммунистами. Я коммунист и на стороне коммунистов. И я сделаю все, чтобы красный флаг с серпом и молотом развевался над рейхстагом! Чтобы люди навсегда избавились от ужасов фашизма! Навсегда!

Зорге остановился. Он взглянул на Биргит, по-прежнему плотно прижимавшуюся к дверце шкафа.

— А ты посчитала меня за какого-то шпиона? Я… И вдруг шпион?! Кто такие шпионы, Биргит? Негодяи, продающие чужие секреты за презренный металл. Мне не нужны деньги. Я борюсь за великую идею! А ты… Стыдись!

Ом шагнул к ней.

— Что же ты молчишь? Тебе нечего мне сказать? Он так требовательно взглянул на нее, что она не могла не ответить.

— Все это ужасно, Рихард. Чересчур ужасно, чтобы я сразу могла понять.

Она говорила так тихо, что он едва разбирал слова.

— Ужасно? Ты все же ничего не поняла. Впрочем, я думаю, до тебя все дойдет, когда гитлеровцы потерпят поражение. И это будет не рядовое поражение. Отступление немцев от Москвы будет началом крушения гитлеровского рейха. Знаешь, пройдут годы, и историки будут утверждать, что поворотный пункт второй мировой войны произошел не раньше января будущего года,  точнее — в декабре 1941 года, в сражении под Москвой. Я предсказываю, суммируя все сведения, что это сражение произойдет именно в декабре. Раньше русские не успеют перебросить на Запад сибирскую армию. А некоторые историки, вероятно, напишут, что к этому великому решению пришли еще раньше, в конце сентября, и вот здесь, здесь, в этой скромной комнате.

Лицо Зорге покрылось красными пятнами.

— Что ты молчишь? Поняла ты хотя бы мотивы моего поведения? Согласна, что я прав?

Она несколько раз судорожно вздохнула, прежде чем ответила.

— Почему, — прошептала Биргит пересохшими губами, — почему ты обязательно хочешь поражения Германии? Почему ты вмешиваешься в войну?

— Я ненавижу фашистов и их сумасшедшего фюрера. И как коммунист, не могу сидеть сложа руки, когда решается судьба мира.

Он подошел к письменному столу, вылил остатки коньяка в рюмку.

— Выпей, моя девочка!

Она взяла рюмку обеими руками, как ребенок, поднесла ко рту и, выпив до дна, передернулась, как от горького лекарства.

Зорге улыбнулся.

— Почему ты дрожишь? Ты все еще считаешь меня презренным шпионом?

— Нет, Рихард, это… страх. Она не могла побороть дрожь.

— Страх? Почему страх?

— Страх, — повторила она. — Я боюсь, Рихард.

Он презрительно рассмеялся прямо в лицо Биргит.

— И это все, что ты можешь сказать?

Она не ответила. Рихард внимательно разглядывал девушку. Так стояли они, не двигаясь, друг против друга.

Наконец Зорге увидел, что не в силах заставить ее перебороть страх. Тогда он решился на крайнюю меру. Быстро подойдя к двери, распахнул ее.

— Уходи!

Биргит не двигалась.

— Уходи сейчас же! Она не шелохнулась.

— Вон, трусливое ничтожество! — закричал Зорге.

Грубый окрик подействовал на Биргит. С трудом переставляя ноги, она двинулась к выходу. Но вдруг пошатнулась и оперлась о стену, чтобы не упасть. Дверь оставалась открытой настежь. В нее врывался холодный ночной ветер и трепал волосы Биргит.

Рихард стоял посредине комнаты. Засунув руки в карманы и высоко подняв подбородок, он с напускным спокойствием наблюдал за Биргит.

— И все же… большое спасибо, девочка! Она взглянула на него.

— За что, Рихард? Он не ответил.

— За что, за что же, Рихард?

— За то, что сделала, Биргит, для моей родины. За твою долгую жизнь, которая будет очень долгой после конца моей короткой. За твою любовь.

— Короткой жизни… Почему жизнь должна быть короткой, Рихард?

— Моя — да, а свою ты спасешь. Спасешь сейчас. Эта дверь — в долгую спокойную жизнь. Я рад, что ты избрала этот путь, дорогая. Так лучше для тебя.

Биргит широко раскинула руки и схватилась за косяки двери.

— Ты так думаешь, Рихард? Ты так на самом деле думаешь?

Он кивнул.

— Да, ты ведь считаешь, что моя игра продлится долго. Нет, еще недели две и конец. И я скажу тебе уже сейчас: эта игра стоит свеч! Что бы ни случилось, я никогда не пожалею…

Биргит нащупала ручку и закрыла дверь. — Ты прав. Если речь идет о двух неделях, я справлюсь с собой.

Зорге испугался.

— Не сходи с ума! Уходи! Уходи! Ты не отдаешь себе отчета, что делаешь. Я еще никогда не упрашивал ни одну женщину. Но сейчас я прошу тебя. Прошу— уходи!

Она хотела подойти к нему, но ноги у нее подкосились. Зорге подхватил девушку и усадил в кресло. Но она вскочила.

— Я выпила слишком много коньяка, любимый. Это от него. А теперь уже все в порядке.

— Послушай, Биргит. Это, конечно, пустая болтовня, что я здесь наговорил тебе. Ты же знаешь, я люблю иногда играть, как на сцене. Если бы я знал, что это так расстроит тебя.

Она попыталась засмеяться.

— Я больше не буду расстраиваться. Теперь меня ничто не взволнует.

— Ну и прекрасно. Главное, ты теперь знаешь, что мой монолог, так напугавший тебя, был только посредственной театральной сценой. В нем не было ни одного правдивого слова.

Она отрицательно покачала головой.