На деле, однако ж, то есть в сфере свободного создания, существуют другого рода соображения. Приведем, например, одну чрезвычайно замечательную черту, которая почти неизменно повторяется всеми лучшими, так называемыми социальными романами, когда они построены на частном интересе и не подчинились рабски философским или политическим теориям. Через всю, часто весьма сложную постройку их проходит одно существо (мужчина или женщина – все равно), исполненное достоинства и обладающее замечательною силой нравственного влияния. Роль подобного благородного существа постоянно одна и та же: оно везде становится посреди столкновений двух различных миров, представляемых романом, – мира отвлеченных требований общества и мира действительных потребностей человека, умеряя присутствием своим энергию их ошибок, обезоруживая победителя, утешая и подкрепляя побежденных. Нам пришлось бы перечислить множество героев и героинь лучших романов Диккенса, Жорж Санда и других, если бы мы хотели подтвердить примерами справедливость нашего замечания. Все эти избранные существа возникали в фантазии авторов из потребности указать чувству читателя искупительную жертву несправедливости и ободрить его при торжестве неразумных, темных или порочных начал.
Что ж выходит далее? Далее выходит, что только посредством этих избранных существ, а не посредством грубой расправы и кровавого мщения оканчивается суд над людьми. Дикие побуждения, или мрачные силы невежества и притеснения падают перед ними, с высоты их величия, в прах, разумеется, не формально, не физически, а пораженные в своем значении. Пусть на конце романа все элементы, враждебно действовавшие на истину и разумность, стоят еще в полном блеске и в полной своей целости, не тронутые и не ослабленные происходившей борьбой, пусть даже являются они победителями и еще грозят будущему развитию человека, но одно присутствие этих избранных, несколько мгновений их жизни, составляют уже отрицание и осуждение противоположных им начал. Скажут:
Может статься однако ж, что само нравственное положение общества нашего не представляет всех тех данных, из которых обыкновенно возникают в романах трагические положения и рождается настоящий гражданский интерес их содержания. Частная жизнь наша, с идеями и стремлениями, живущими в ней, может статься, еще очень тоща и хила в сравнении с могучими деятелями, окружающими ее; может статься, она не представляет достаточной упругости для того, чтоб выдержать напор какого-либо влияния извне?