Деловые игры

Вскоре свояк сделал мне сразу две путевки — на грязи и на воды. С грязей я еще чистеньким выбрался. В том смысле, что медицинский персонал там вредил здоровью летних отдыхающих в меру. А вот на водах пришлось идти, так сказать, ко дну. Главврач здесь очень принципиальный попался. «Я вас всех на чистую воду выведу!» — кричал он. Проще было утопиться, чем уйти из-под его контроля. Он меня буквально загнал в ванну и держал там весь путевочный срок. Я чуть не захлебнулся! Эта жуткая мацеста в конце концов заставила мое сердце куда-то побежать. Может быть, даже к инфаркту.

Так я попал в кардиологический санаторий. С жутким диагнозом: свояк снова постарался. Якобы мое сердце вот-вот должно остановиться, если не принять срочные меры. И мне сразу же строго-настрого запретили море и солнце — чтоб не переохладился и не перегрелся. А процедур и лекарств назначили столько, что дохнуть стало некогда, особенно свежим воздухом — все в очередях на эти процедуры выстаивал. В итоге мое сердце действительно чуть не остановилось. Выбрался я отсюда худым, как спичка, и нервным, будто кассир в продовольственном магазине после шести вечера.

Свояк тут же достал мне путевку в санаторий для лиц с повышенной раздражительностью. Здесь меня быстро поставили на ноги. В том смысле, что подняли надолго с постели, обеспечив затяжную бессонницу. Пришлось будильник, который колокольный набат имитировал, в комиссионку отнести за ненадобностью.

А поставив на ноги в нервном санатории, посадили на диету в желудочном. И хотя дареной путевке в диагноз, так сказать, не смотрят, я попросил свояка подбирать мне болезни побезобиднее. На что тот возразил тем, что, мол. с путевками стало туго, но он постарается.

Свояк оказался человеком дела. В результате я попал в санаторий по некоторым женским болезням. Не скрою, прорываться туда пришлось с трудом, несмотря на отличный диагноз. Отказывали под тем предлогом, что якобы не по профилю я. Только после авторитетного звонка главврачу приняли. В виде исключения. Но пришлось на месте медицинское освидетельствование проходить. Показаний к здешним болезням у меня, слава богу, не обнаружили. Но лечить все равно лечили, несмотря на июль месяц. Потому как постановление строгое насчет врачебной дисциплины вышло как раз…

Словом, посмотрите на мой некогда цветущим вид. На нем следы всех без исключения процедур большинства наших санаториев.

Теперь от одного вопроса «Как здоровье?» у меня аллергия и лихорадка. Теперь мне снова надо в тот самый санаторий, где я однажды чуть не захлебнулся. Но попробуй теперь попасть туда, если у тебя руку ампутировали. В том смысле что свояка убрали. Подальше не только от путевок, но и от крупных населенных пунктов. Слишком щедрым был.

Я было в свой родимый профком сунулся. Отказали, как и следовало ожидать. Сказали, что у них путевки строго по нормам. А по имеющимся сведениям, я, мол, причитающееся мне на двадцать лет вперед выбрал…

И поэтому мне жаль себя от всей души и даже больше. Знаете, каким я стал? В трамвае старушки мне место уступают из сострадания. Иду по улице, а прохожие мне адрес ближайшей больницы подсказывают, хотя их никто не просил об этом. Видимо, им хочется спасти мне жизнь.

А мне хочется в санаторий. Свояк, где ты?!

А ДРУГИЕ?.

— Здравствуй!

— Здравствуй, коли не шутить.

— Ну вот!.. Какие могут быть шутки?!

— А другие как шутят? С виду вроде всерьез, а на самом деле с подковыркой, в насмешку!

— Что ты, я совершенно искренне!

— Да верю! Но разве ж все так? Есть же лицемеры из лицемеров!

— Есть, конечно. Ты уж извини, что я тебе так часто звоню.

— Чего извинять? Вон другие сколько трезвонят! Иногда в ушах гудит, будто дрелью буравили!

— Сам от этого страдаю, так что вполне понимаю тебя. Я, должно быть, некстати?

— Ладно уж! Кто сейчас церемонится? Бывает, и от обеда оторвут и из ванны вытащат!

— Бывает. Но я, чувствую, не под настроение…

— Брось! Разве сейчас на это обращают внимание? Будь ты при смерти — все равно с анекдотом лезут!

— Не исключено, к сожалению. В общем, хотел тебя об одном дельце просить, но, боюсь, что…

— Валяй? Другие вон сколько просят и не боятся же?! И то дай и это сделай — не отобьешься? Чего надо, а?

— Да сущий пустяк? Даже неудобна беспокоить.

— Пустяк не пустяк — какая разница?! Другим же удобно. Глаза выпятят — и в душу, тапки не сняв…

— Не знаю, как другие, но мне, откровенно говоря, не очень хотелось бы щеголять в подобной роли.

— Вот еще! Чего маяться, если уж начал? Другие вон тоже как что — так сразу руками и ногами… Они, мол, особенные, не такие, как все. А копнешь!..

— Извини, но если ты думаешь, что я извиняюсь всего лишь ради приличия, то это просто обидно.

— Ну вот… Ты, как другие, — слова не скажи — сразу в амбицию — При чем здесь амбиция! Не надо все ставить с ног на голову!

— Вот, вот! Я уже и виноват. Э-э, да ты, как я погляжу, ничем не лучше других!

— Лучше или хуже, а подобное слышать не желаю!