Деметра

— Эй, ты что? — Дана остановилась напротив мальчика и с серьезным видом принялась поправлять капюшон его потертой и не по росту большой форменной куртки. — Хочешь, чтобы нас всех наказали, да? — изображая из себя взрослую, упрекнула она.

— Нет… — вздохнул Антон. — Не хочу…

Он невольно отвел глаза, со странным замиранием сердца ощущая холод ее маленьких ладошек, которые, поправляя складки капюшона, касались его голой шеи. Лицо Даны было так близко, что он, смутившись, отвел глаза.

Девочка, по-своему истолковавшая этот жест, оставила в покое его куртку.

— Пойдем, а то крику будет…

Антон нехотя подчинился. Он, конечно, понимал, что старших нужно слушать, но внутри что-то протестовало, не давая ему стать одним из двух десятков таких же, как и он, беспризорных сирот… За две недели, что прошли со дня его появления в группе, он постоянно испытывал щемящее чувство горькой, непонятной тоски. Он что-то потерял, но никак не мог вспомнить, что именно…

Дана, не обращая внимания на его насупленный вид, беззаботно скакала по аллее. Она первая подружилась с ним в тот самый день, когда он очнулся от странного состояния «небытия», которое тоже, как и весь мир вокруг, не находило своего объяснения в сознании мальчика.

Он просто был, и все. Открыл глаза и понял, что стоит посреди высокого, мрачного холла какого-то здания, а за руку его крепко держит незнакомая женщина с коротко остриженными волосами и броскими, некрасивыми чертами лица.

У Антона совершенно не осталось прошлого, как будто его никогда и не было, и сколько он ни старался, так и не смог вспомнить, что происходило с ним до той минуты, когда он пришел в себя в этом мрачном, сером помещении с высокими колоннами… Когда он попытался спросить об этом у женщины, что крепко держала его за руку, Тетя Сержант — так за глаза звали дети своего воспитателя — строго ответила, что он болел и потому ничего не помнит.

В душе Антон не поверил ей — ведь помнил же он свое имя, и фамилию… и больше ничего…

Эта внутренняя пустота пугала его до слез. Все вокруг казалось чужим — и серый город, и люди, и деревья. Подсознательно он чувствовал, что все должно быть не так, но эта мысль не находила под собой реальной почвы.

Иногда на самой границе заполнявшей его память пустоты начинали скользить какие-то смутные, страшные тени… как будто кто-то невидимый на миг приподнимал непроницаемую завесу черноты… и тут же все исчезало…

…Углубившись в свои, совсем не детские мысли, Антон почти не слышал того, что говорила ему Дана, и очнулся только тогда, когда сильная рука Тети Сержанта вдруг больно сжала его плечо.

— Ты где это шлялся, паршивец?

Антон поднял глаза и посмотрел в ее крупное, лошадиное лицо.

— Я гулял… — неожиданно для самого себя ответил он, внутренне сжавшись от проявленной дерзости.

— Ты что, забыл, как нужно себя вести? Как положено обращаться к своему воспитателю?

— Господин Тетя Сержант! — выпалил Антон, и из его глаз вдруг непроизвольно брызнули слезы.

— Не тетя сержант, а просто — господин сержант! — грубо оборвала его воспитатель. — Дети, — повернулась она к остальным, — ваш новый товарищ не понимает, как нужно себя вести, поэтому мы досрочно возвращаемся в казармы.

Всю дорогу назад Дана не отходила от него, взяв за руку и пытаясь успокоить, но Антон, казалось, не слышал ее. Он шел, словно заводная кукла, машинально переставляя ноги. Он был один. Совершенно один во всем мире, несмотря на доверительный шепот Даны и ободряющие взгляды некоторых ребят…

…Вечером разозлившиеся из-за прерванной прогулки мальчишки здорово побили его, но Антон даже не заплакал. Боль физическая была терпимее, чем та моральная пустота, что царила внутри.

Он совершенно не понимал, куда он попал и что с ним будет происходить дальше…

* * *

Вечером того же дня, в одной из комнат детской государственной военной школы, состоялся любопытный диалог.

Сержант Марта Заболоцкая, которая как раз и была той самой «тетей сержантом», стояла в строю десятка таких же, как и она, рядовых воспитателей.

Начальник курса, старый бритоголовый капитан, медленно прохаживался перед строем, роняя тяжелые, словно кирпичи, слова.

— …Время компромиссов закончилось, — говорил он, глядя в серые лица своих подчиненных. — Война вновь вступает в свои права, но мы не можем действовать так же, как и раньше. Наша промышленность гибнет прямо на глазах, мы постепенно утрачиваем технологии и откатываемся назад, следуя проторенному инсектами пути. Этого нельзя допустить, — он остановился напротив Марты и вдруг гаркнул ей в лицо:

— Вам ясно, сержант Заболоцкая?!

— Так точно, господин капитан!

— Смотри… Ты у меня, по данным разведки, стоишь на первом месте по прикладному садизму… — он отступил на шаг и хмуро оглядел ее с головы до ног. — Завтра приду в твою группу и проведу тест на ай-кью…

Лицо Марты выражало полное недоумение.

— Ай-кью — это уровень интеллекта, сержант! — резко пояснил капитан, заметив выражение ее лица. — Нам, оказывается, нужны бойцы, которые умеют не только убивать, но и думать! Запомните это и действуйте соответственно.