Демьян Бедный

Еще при жизни Ленина Демьян говорил: «В начале наших дискуссионных неурядиц я заявил, что я «партийный старообрядец». Сказал с той же прямотой, с которой когда-то писал с фронта империалистической войны про свое «староверчество». И тогда и сейчас твердые убеждения Демьяна повлекли за собой борьбу за них. И тогда и сейчас человек, прослывший грубым, непримиримым (и верно: «Лично я никогда не пощажу политического врага»), поначалу к делу подходит вдумчиво, сдержанно.

Сперва строчки, касающиеся оппозиции, шутливы, хотя вполне серьезно говорится о судьбе «всякого суемудрого уклонения от предвосхищения ленинского гения»; к осени Демьян начинает писать чаще, больше. Он все еще высмеивает «перманентного героя» Троцкого. Смеется и над Зиновьевым, который возмущен: Троцкий, видите ли… «мне тычет в глаза мой «октябрьский грех». Он мне тычет! Добро бы у него у самого — без прорех, а то ведь его всего до глубины утробы разъели меньшевистские микробы!..»

В фельетоне «Бумеранг», написанном в связи с очередной нотой Чемберлена, поэт попросту рассказывает (поскольку он сам «наркомнеудел»), как он посещал руководящих делами товарищей. Портреты людей, с которыми он говорит, созданы удивительно ясно. Так же ясно рисуются отношения между собеседниками. Вот он у «всероссийского старосты» Калинина:

— «Михал-Ваныч на-ше!..»
— «А, Демьяше!..
Понимаешь, шут его дери,
Что делается в Твери?
Мои земляки сговорились словно,
Прут на многополье поголовно.
…
Да у меня на хозяйство — три дня среди лета!
Да ежели б не должность эта…»
— «Успокойся, говорю, Михал-Ваныч, на минутку.
Тут дела не на шутку…»

Демьян говорит Михаилу Ивановичу о разрыве торгового договора, чемберленовской ноте. А потом двигается в Коминтерн.

Там Демьян трижды произносит, как заклятье: «Пролетарии всех стран, соединяйтеся!.. Свят-свят-свят! Да воскреснет пролетариат, и расточатся врази его!..»

Но тон становится строгим, и уважительная полуулыбка еле заметна, когда он приходит в ЦК:

Вошел я к Сталину этаким орлом.
Товарищ Сталин за столом.
— «Товарищу Сталину многая лета!»
(Пожал мне руку. Но никакого ответа.)
— «Вот Чемберлен… Не есть ли это окончание?..»
(Молчание.)
— «Пробуют наши нервы, похоже?..»
(Все то же.)
— «Опять пойдут новые Генуи, Гааги…»
(Перебирает бумаги.)
— «Мир, значит, на ладан дышит…»
(Что-то пишет).
— «Нам бы с Францией понежней немножко…»
(Посмотрел в окошко.)
— «Дескать, мы с тобой, с голубкой…»
(Задымил трубкой.)
— «А той порой, возможно, право…
Кто-нибудь причалит на советский причал».
(Прищурясь, посмотрел лукаво
И головою покачал.)
— «Английский рабочий — тоже не пешка…»
(Усмешка.)
— «И Персель слово не зря брякнул».
(Крякнул.)
— «Ваша речь о «троцкизме»… полторы полосы…»
(Погладил усы.)
— «Тоже «гирька»… на дискуссионные весы!»
(Посмотрел на часы.)
У Сталина времени мало, понятно,
Но меня за болтливость не стал он журить.
— «Заходите, — сказал, — так приятно…
Поговорить!»

Демьян в общем-то писал не столько об английской ноте, сколько о «дискуссионных весах». На них есть и его «гирьки». И чем дальше, тем увесистей. В IX томе Собрания сочинений целый раздел назван «Борьба за ленинизм». Он открывается новогодней шуткой «Как это началось», в которой Землячка («…ее характер женский мужских был крепче десяти») видит, подобно пушкинской Татьяне, сон…

В следующем стихотворении этого раздела Демьян говорит, что он вначале «…глядел со спокойной усмешкою, как с дымящейся головешкою забегали оппозиционные пятерки и тройки внутри партийной постройки»: