Демидовы

Он вскочил и, стуча подкованными сапогами, выбежал из хатенки. Она бросилась к окну.

Над лесом рванулось ярко-зеленое зарево и угасло. Раз за разом ударили и прогремели раскаты грома. При свете молнии увидела Аннушка: по лесной дороге мчался темный всадник, конская грива метнулась под ветром, и конь голосисто заржал.

Конский топот стихал под шумом ливня.

Кержачка ткнулась лицом в подоконник и горько заплакала.

Акинфий прискакал к пристани на рассвете. На берегу толпился народ, ночью огромный вал покрушил льды. Теперь Чусовая вздулась, пенилась, с ревом рвала ледяные крыги; они налезали одна на другую, скрежетали. По небу плыли низкие серые тучи.

Струги стояли в затоне наготове. Навстречу Акинфию прискакал Мосолов; его бычья шея была темна от весеннего загара.

— Заиграла река-то! — закричал приказчик.

— Сам вижу. — Акинфий хлестнул по коню и поскакал к стругам.

На стругах суетились бурлаки, у поносных сидели по два десятка молодцов и выжидали сигнала. Завидев хозяина, народ засуетился пуще, многие поснимали шапки. Подъехав к реке, Демидов соскочил с коня и отдал поводья Мосолову:

— В Невьянск! Да за народом смотри; за хозяина оставляю.

Мосолов сидел на коне грузно, уверенно ответил:

— Плыви смело, Никитич. За делом догляжу по-хозяйски…

Акинфий поднялся на первый струг. У потесных стали рулевые.

К полудню река на вспененных волнах пронесла льды, воды очистились. Серые тучи поредели. Акинфий взмахнул шапкой. На берегу у леса ахнула пушка; за рекой отозвались дали. Акинфий крикнул:

— Отдавай снасть!

Подобрали пеньковый канат; освобожденная барка тихо тронулась. Бурлаки хватились за потесы и повернули барку в течение.

Плавным полукругом барка прошла поперек реки, попала в стремнину и понеслась вперед. От пристани один за другим отплывали демидовские струги…

Народ позади отставал, уходил в туман.

Свежий ветер разогнал тучи, выглянуло солнце, озолотило лес и поля. Мимо барок бежали горы, кедры, редкие починки и сельбища. Хмурые ели, скалы. Мимо, мимо! Река ревет, как разъяренный зверь. Плечистые рулевые, пружиня крепкие мускулы, надрывались, борясь с бушующей стремниной.

Акинфий стоял на носу баржи, глядел вперед, навстречу с грохотом приближались скалы — «бойцы».

— Берегись! — закричал Акинфий…

Серый камень тяжелой громадой перегородил стремнину, и вода с плеском и грохотом билась буруном…

Плыли…

Мимо пронеслись Чусовые Городки, рубленные Строгановыми. На бревенчатых башнях темными жерлами грозили древние пушки.

Пронеслись мимо «бойцов»; народ суетился, опасались: вот-вот струг стрелой ударится о серый камень, разобьется вдребезги, и бурун унесет его на дно. Акинфий молча сжимал челюсти и зорко глядел на скалы; сердце было твердо, и он не ощущал страха. Позади плыли шестьдесят стругов, груженных железной кладью.

Приказчики из сил выбивались, знали: упустишь барку — убьет Демидов.

Оно так и вышло: под Разбойником один из стругов нанесло на каменную грудь, завертело, качнуло, и груженный железом струг пошел на дно. С тяжелой кладью пошли на дно и бурлаки. Семеро бросились вплавь, но стремнина захлестнула отважных. Только двое добрались до берега, отлежались и сбежали в лес.

В устье Чусовой струги стали на якорь. Дознался Акинфий о беде под Разбойником, потемнел:

— Сбегли? Их счастье: подохли бы под плетью.

Поднял серые глаза на приказчика и наказал строго:

— Согнать народ с деревень и со дна добыть железо. Государеву добру не гибнуть в омуте…

Струги отплыли дальше…

По вешней воде сплыл Акинфий Демидов к Волге-реке. Вверх по Волге до Нижнего Новгорода и далее по Оке струги тянули бечевой. Шли бурлаки, впряженные в лямку, с малыми роздыхами. Надо было торопиться, пока в верховьях не спала вода.

Пели горюны унылые песни в трудовой шаг; на перекатах, случалось, баржа садилась — с уханьем, надрываясь, снимали и тащили дальше. Вечерами на бережку жгли костры, обогревались; спина бурлацкая гудела от лямки.

Спустя несколько недель Акинфий Демидов сплавил военные припасы в Москву и сдал в Пушечном приказе, а сам выехал в Санкт-Питербурх…

Приехал Акинфий Демидов, когда бате на Мойке-реке отвели немалый участок землицы и сам государь велел Демидовым строиться.

— Эх, и не ко времени это подошло, — жаловался Никита сыну. — И без того рабочих рук великая недостача…

Акинфий Никитич добрался до санкт-питербурхского губернатора Александра Даниловича Меншикова. Тот сразу признал туляка:

— А, кузнец! К добру ты, молодец, пожаловал. Хоромы возводить надо…

Меншиков был все так же строен, румян и ловок, только появилась важная осанка, да Преображенский мундир сменил он на бархатный камзол со звездой. В обращении с Демидовыми остался прост.

Пробовал Акинфий отнекиваться от стройки хлопотами по государеву делу, но губернатор не унялся:

— А ты там успевай, да и тут не зевай! Строй!

Так и не договорился Акинфий об отсрочке; вместе с батей они обдумывали, как бы урвать у губернатора рабочих рук да сманить на Каменный Пояс иноземных мастеров, могущих лить пушки…