Демиург

— Да? А стирать вечером их одёжку ты будешь, старый п… пройдоха? — Хейген делала вид, что сердится. Хотя продолжала умильно улыбаться, глядя на игры близнецов.

— Ой, да ладно тебе! Рубахой больше, рубахой меньше… Смотри, как радуются, козявки…

— А и то верно, мастер. Жизни радоваться надо. Что только она нам впереди приготовила. А, Холиен, не знаешь? В твоём мире тоже такие парады в небе бывают? Я вот четвёртую дюжину зим сменяла, а такого ни на Севере, ни на Юге углядеть не привелось. Разве, что Эйрик про сполохи, что у них с морозами над Кодебю приходят, рассказывал…

— Не сполохи это, Хейген, — я почесал затылок, — подобного я не только не видел, но и никогда не слышал о таком явлении. А к добру или к худу? Поживём — увидим, Маттенгельд Хайгуринн!

Глава первая

Тогенбург оказался маленьким, но чрезвычайно многолюдным городком. Его узкие улочки были полны грязи после дождя ещё больше, чем имперский тракт.

Все так утомились, что провожать Марию Золано, когда фургон подъехал к местной Обители пришлось мне одному. Короткие пожелания доброго пути. Вежливые кивки Примы, скупые улыбки — и вот я уже стучу в старые щелястые ворота приземистого одноэтажного здания, очень смахивающего на складской ангар в порту Варрагона, только намного более пристойный, с выбеленными стенами и узкими оконцами-бойницами.

Первая же открывшая нам Сестра, увидев Марию Золано, ахнула, прикрыла рот рукой и закудахтала на весь двор. На её призыв сбежались другие Сёстры. Приме было достаточно одного взгляда, чтобы унять переполох.

Привратница оставила створку полуоткрытой и вежливо отошла вглубь двора.

— Ну что, Мария, вот ты и почти дома. Обниматься будем? — я широко улыбнулся, заметив в глазах Примы лёгкое замешательство, — не переживай, маркиза, Эскул Ап Холиен — настоящий джентльмен, он тебя никогда не скомпрометирует. Даже ради того, чтобы посмотреть на твою реакцию…

— Два слова, Холиен, — Золано, как всегда, быстро справилась с внешними проявлениями своих чувств.

— Я весь внимание, мастресс, — не люблю мелодраматических прощаний. А интуиция мне подсказывала, что сейчас последует именно оно. Да и есть уже хотелось сильно. Я скосил глазом на фургон. Мамаша Хейген нетерпеливо крутила в руках вожжи.

— Мастер Холиен, спасибо тебе. Спасибо, что спас. Спасибо, что ты был у меня, Эс. Прощай и да принесёт тебе судьба любовь, надежду и веру. Да хранят тебя Три Сестры! — вот, значит, как, ошибся я. Обидно. Решила скрыть благодарность за вуалью послушничества. Ну-ну…

— И тебе спасибо, Маша! И прости, если что не так… — я развернулся, чувствуя спиной молчаливый взгляд Примы. А когда забирался в повозку, ворота Обители были уже плотно закрыты. Что ж, перевернул страницу. Я вздохнул. Не буду кривить душой, с облегчением…

— Но! Пошли, родимые! — мамаша Хейген сорвала фургон с места, прикрикнув на лошадей, — вот и хорошо, мастер Холиен, вот и ладно. К месту доставили, долг выполнили. Прямо гора с плеч, клянусь усами Подгорного. А то, не закуришь лишний раз или не пукнешь, да простят меня Три Сестры.

— Не любишь ты благородных хумансов, Матильда. Ой, не любишь! — я не стал забираться в фургон, а присел рядом с гномой на облучок. До постоялого двора ехать было совсем недолго, мы проехали его на въезде в город, по дороге к Обители.

— А я и у старших народов аристократов не жалую. У нас, у гномов, я считаю всё рациональнее устроено. Кто опытнее и надёжнее, тот и достойнее. Мы старост, глав, да что там, королей! Сами выбираем, всем обчеством. Во так!

— Демократия, значит, у вас?

— Не знаю, какая там дурократия, а ежели доверие народное не оправдал, так и выгнать могут. Совсем. А кому ты нужен-то, без своей земли, да без корней. Сухой побег. Ну, а ежели карман свой набить за счёт других пожелаешь, так прямая дорожка тебе в самую глубокую шахту. Да ещё и плюнут вослед попутно…

— Сурово у вас, Матильда…

— А ты как думал, Эс? Народ мы жёсткий, но справедливый. Чужого не возьмём, но и своего… лучше не подходи, — мамаша Хейген сурово сдвинула брови, но увидев искры в глазах готового прыснуть от смеха Эскула, не выдержала и улыбнулась, махнув в сторону квартерона потухшей трубкой, — всё тебе, мастер, смехуёчки… провокатор. Ты мне вот что лучше расскажи, герой-любовник ты наш. Прости, при Золано этой не спрашивала, постеснялась. Твоя северяночка про неё знает?

— Упаси Рандом, мамаша. Я не в том возрасте, чтобы невесте подробности про свои постельные приключения рассказывать.

— Молодец! Вот так дальше и… стой на своём. Мол, единственная и неповторимая, других только в мыслях, а тебя наяву! И дальше, в том же духе… Ну ты лучше можешь. Язык без костей. Ни про Марию, ни про Гудрун, ни про эту, как её… эээ всё во сне её имя твердишь. Лоос какая-то…

— Вот это да… — я просто не знал, что сказать, затем, немного помолчал, скрывая смущение, — а чего это ты Матильда заговорила об этом?