Демография регионов Земли. События новейшей демографической истории

Демографическая история стран ЦВЕ была, среди прочего, и эмпирической проверкой двух больших теоретических построений. Одно из них восходило к знаменитому тезису К. Маркса: «Всякому исторически особенному способу производства …свойственны свои особенные, имеющие исторический характер законы народонаселения».[106] Этот тезис в середине прошлого века трактовался официальной советской идеологией без околичностей: социализму свойственна высокая рождаемость и низкая смертность, капитализму – высокая смертность и низкая рождаемость.[107] Альтернативная идея состояла в том, что демографическое развитие мира определяется единым для всех стран комплексом факторов – урбанизацией, ростом автономии личности, повышением образовательного уровня населения, достижением женщинами экономической самостоятельности, развитием систем здравоохранения, появлением новых медицинских технологий и т. д. Эта идея занимала центральное место в теориях модернизации, конвергенции, демографического и эпидемиологического перехода.

До середины 60-х гг. прошлого века теория демографического перехода в рассматриваемом регионе подтверждалась эмпирически: траектории рождаемости и смертности во всех частях Европы были сходными. Однако судьба социальных теорий редко бывает безоблачной. В то самое время, когда теория демографического перехода приобретала растущую популярность, противоречащие ей тенденции демографического развития стали обозначаться все более явно.

Одним из них стало явное расхождение траекторий динамики продолжительности жизни на востоке и западе Европы. С точки зрения концепции демографического перехода, это выглядело как нонсенс, ведь «по теории» демографические показатели индустриализованных и урбанизированных обществ, не важно, «социалистических» или «капиталистических», должны были сближаться. Статистика же свидетельствовала об обратном: восточноевропейский социализм привел к стагнации или снижению продолжительности жизни, а западноевропейский капитализм – к ее росту. К тому же выводу приводило и сравнение данных по ГДР и ФРГ: показатели продолжительности жизни одного народа, жившего в условиях разных общественно-экономических систем, заметно различались в худшую для ГДР сторону.[108] Вступая в противоречие с теорией демографического перехода, эти факты, однако, были еще более неудобными для официального марксизма-ленинизма. Влияние социально-экономической системы на демографическое развитие оказывалось весьма существенным, но противоположным тому, каким пыталась представить его пропаганда в странах «реального социализма».

Динамика рождаемости в обеих частях разделенной Европы, в отличие от динамики смертности, еще четверть века назад хорошо «укладывалась» в теорию демографического перехода и служила эмпирическим основанием для ее растущей популярности. Несоответствие эмпирических данных этой теории проявилось позже, в годы трансформационного кризиса. Вместе с экономикой переходного периода появилась и «рождаемость переходного периода», отличавшаяся необычайно низким даже по сравнению со странами Северной и Западной Европы уровнем.

Беспрецедентный спад рождаемости во всех европейских странах, переживших крушение прежней экономической системы, продемонстрировал, что влияние социально-экономической формации на рождаемость не стоит недооценивать. В самом деле, если бы роль «формационных» факторов была несущественной, то при замене «реального социализма» «рынком» рождаемость не должна была бы испытать каких-либо потрясений. Ведь и при крушении прежней общественной системы факторы, значение которых подчеркивала теория демографического перехода, никуда не исчезли. Страны, в которых произошла смена общественного строя, не стали менее урбанизированными, женщины в них – менее самостоятельными, а население – менее образованным. Следовательно, в соответствии с теорией демографического перехода, резких изменений рождаемости не должно было произойти. В действительности же все оказалось иначе.

Главные причины резкого снижения рождаемости оказались связанными именно с различиями «социалистического» и «переходного» обществ. Первое, при всех его многократно описанных недостатках, обладало рядом особенностей, благоприятствовавших рождению и воспитанию детей. Так, право на бесплатное получение государственного жилья во многом определялось семейным положением и составом семьи. В этих условиях вступление в брак и рождение детей были для молодежи социально одобряемым способом избавиться от родительской опеки и улучшить жилищные условия. Пособия на детей были в ряде стран существенным подспорьем для бюджета семьи. Существовало большое количество рабочих мест, работа на которых не отличалась высокой интенсивностью, что было особенно важно для многих женщин, имеющих детей. Риск потерять такую работу был минимальным, а социальные гарантии снижали до минимума риск остаться без средств к существованию с ребенком на руках.