Демография регионов Земли. События новейшей демографической истории

Причиной институциональных ловушек часто оказывается эффект деструктивной институционализации: однажды возникнув, негативный социальный феномен растет, как снежный ком, закрепляясь в поведенческих стереотипах населения и обрастая группами влияния, заинтересованными в его сохранении. Характерным примером является алкогольная субкультура в России, оказывающая колоссальное влияние на российскую смертность. Антиалкогольная кампания времен перестройки привела к скачкообразному, хотя и кратковременному повышению продолжительности жизни, а возможно, послужила одним из факторов сохранения довольно высокого уровня рождаемости во второй половине 80-х гг. прошлого века. Однако эту кампанию пришлось быстро сворачивать: идти против устоявшихся представлений и структур, экономически заинтересованных в их воспроизводстве, не смог даже всесильный, казалось бы, ЦК КПСС.

Влияние прошлого. Взаимодействие институциональной структуры с внешними по отношению к ней (природными, социальными, экономическими, технологическими и др.) изменениями – это в известной степени взаимоотношения прошлого, кристаллизованного в институциональной структуре, и настоящего. Эффекты такого взаимодействия могут оказывать существенное воздействие на демографические процессы. Характерный пример – различия динамики продолжительности жизни в России и странах Латинской Америки.

Как для России, так и для латиноамериканских стран характерны чрезвычайно высокие уровни имущественного неравенства. В Бразилии доходы 10 % наиболее состоятельного населения превышали доходы 10 % наименее состоятельного населения в 85 раз, в Мексике – в 45 раз, в России – в 20 раз, тогда как во Франции – в 9 раз, в Швеции – в 6 раз.[400] Как в латиноамериканских странах, так и в России зафиксирована значительная социальная дифференциация смертности. Как в России, так и в странах Латинской Америки в конце ХХ в. осуществлялись неолиберальные экономические эксперименты.

Несмотря на это динамика продолжительности жизни в странах Латинской Америки отличается от российской в лучшую сторону. Повсюду в латиноамериканских регионах продолжительность жизни быстро росла, и лишь в Бразилии и Колумбии отмечены ее стагнация или снижение в некоторых возрастных группах мужчин трудоспособного возраста. Причины, на мой взгляд, следует искать в прошлом.

В странах Латинской Америки в годы проведения неолиберальной экономической политики уровень неравенства доходов оставался очень высоким, но существенно не менялся. Колоссальные масштабы социального неравенства привычны для Латинской Америки, где они совершенно открыто существуют уже несколько столетий и воспринимаются населением как данность. Советское общество было эгалитарным, уравнительные тенденции даже в последние его десятилетия оставались весьма сильными, а имущественные различия по возможности не выпячивались. Поэтому бросающееся в глаза социальное неравенство оказалось для россиян гораздо более сильным стрессом, чем для латиноамериканцев.[401]

Еще одним примером влияния прошлого, воплощенного в институциональных структурах, на современное демографическое развитие является Италия. В современной итальянской научной литературе встречаются как минимум две научные теории, связывающие сверхнизкую рождаемость в этой стране с ее прошлым.

Итальянский демограф Дж. Далла Зуанна полагает, что главным «виновником» исключительно низкой рождаемости в современной Италии парадоксальным образом оказывается «фамилизм» – неизменная приверженность итальянского общества семье и семейным ценностям. Взрослые дети не спешат покидать эмоционально теплый родительский дом (в условиях современной Италии он к тому же может быть и весьма вместительным), а в результате «упускают момент» и так и остаются бездетными – 23 % итальянских женщин 1966 года рождения к концу репродуктивного периода не имели ни одного ребенка. С другой стороны, сыновья, длительное время находящиеся под материнской опекой, создав собственную семью, не склонны брать на себя заботы по дому. Это чрезмерно увеличивает бытовую нагрузку на их жен и отрицательно сказывается на уровне рождаемости.[402]

Более сложную концепцию выстраивает Дж. Микеле, обративший внимание на то, что рождаемость сильнее всего упала в тех областях Испании, Италии и Греции, где в 30–40-е гг. XX в. наблюдались вооруженные гражданские конфликты. По его мнению, по окончании этих конфликтов возникла ситуация послевоенной аномии: поколения, создававшие семьи в этот период, уже не испытывали пиетета перед ценностями, которым следовали их родители. Выросшие в этой атмосфере дети, в свою очередь, легко отказались от «родительской модели» формирования семьи в тот момент, когда сами вступили в репродуктивный возраст.[403]