Демография регионов Земли. События новейшей демографической истории

Идеология менее динамична, чем наука. Смена научной парадигмы в подавляющем большинстве случаев означает «революцию в головах» немногочисленной группы ученых в отдельной отрасли знания. Смена же идеологической парадигмы означает «революцию в головах» десятков миллионов людей, что всегда несет в себе системные риски для общества. Политики обычно хорошо это понимают и, если они не революционеры и не радикалы, стремятся избегать идеологических «разворотов» на 180 градусов. В то же время они всегда хорошо чувствуют различия между реальностью и ее идеологическим отражением. Расхождения между идеологическими принципами политики и реальной практикой ее осуществления представляют собой скорее правило, чем исключение, хотя, безусловно, такие расхождения не могут выходить за определенные пределы.

Начало исторического периода, рассматриваемого в настоящей главе, было временем, когда планета как минимум трижды – во время войны в Корее, кризиса вокруг Западного Берлина и Карибского кризиса – вплотную подходила к грани третьей мировой войны. В этих условиях идеология буквально душила в своих объятиях социальные науки, диктуя им свои «правила игры».

Идеология, среди прочего, представляет собой инструмент воздействия на массовое сознание. Поэтому для нее чрезвычайно удобно, когда наука (или то, что именуется таковой) формулирует свои утверждения в простой и понятной массам форме. Желательно, например, чтобы подобные утверждения включали не более двух-трех переменных. С этой точки зрения, «теоретическое» положение советских обществоведов 1950-х гг. о том, что «способ производства» определяет уровни рождаемости и смертности, представлено в идеальной для идеологической работы форме. В то же время данное утверждение является научно неточным и требует массы оговорок и дополнений, обязательных с точки зрения науки, но бесполезных и даже вредных с точки зрения идеологии. К тому же классу суждений относится и тождество «модернизация = снижение рождаемости = свобода», никогда не озвученное в столь плакатной форме, но с очевидностью вытекавшее из теории демографического перехода в ее «классической версии».

Следует также отметить, что обе враждовавшие идеологии – советская и западная – преподносили «свой» путь развития как наилучший и единственно верный и, в более или менее жесткой форме, навязывали эту точку зрения развивающимся странам. При таком подходе географические, этнические и культурные особенности страны, которой адресовались рекомендации, отбрасывались как некая малосущественная для политической жизни «лирика».

Подчинение общественных наук идеологии было особенно сильным именно в 1950-е гг., период, когда холодная война реально грозила перерасти в «горячую». Поэтому вряд ли случаен тот факт, что именно тогда получили наибольшее хождение «простые» и «понятные», хотя в действительности односторонние и весьма далекие от истины, модели взаимосвязей между экономическим и демографическим развитием. Демографическое развитие между тем демонстрировало свою динамичность и более сложный характер связей с экономическими и социальными процессами, чем это представляли упрощенные схемы, порожденные альянсом науки и идеологии. Политическая практика, наука и идеология реагировали на это по-разному.

Реакция политиков была достаточно динамичной: и в Индии, и в КНР реальная демографическая политика довольно быстро отклонилась от идеологических схем. Идеология менялась медленнее: власти КНР вплоть до смерти Мао Дзэдуна и падения «банды четырех» предпочитали на словах подчеркивать примат «способа производства», а на деле все жестче контролировали рождаемость. Что же касается науки, то она все больше дистанцировалась от идеологии, чему в немалой степени способствовало снижение международной напряженности. Постепенное высвобождение науки из «объятий» идеологии сопровождалось переходом от универсальных к более дифференцированным объяснительным моделям.

Опыт успешного развития стран Юго-Восточной Азии показал, что западный путь не является единственно возможным вариантом динамичного развития, а конфуцианская этика способна служить основой экономических достижений не в меньшей степени, чем протестантская. Это привело к тому, что теория модернизации, на предпосылках которой базировалась «классическая» версия теории демографического перехода, подверглась существенной ревизии. Преобладающей стала точка зрения, согласно которой модернизация представляет собой процесс, имеющий существенные особенности в различных странах и регионах мира. Речь теперь шла не об одной модернизации, а о многих: «догоняющей», «коммунистической», «консервативной», советской, японской, китайской и т. д. Изменение парадигмы сказалось и на теории демографического перехода: вместо одной «классической» версии» появилось множество ответвлений, акцентирующих внимание на различных аспектах и детерминантах перехода. В конечном счете результатом «азиатской проверки» стала более дифференцированная и богатая оттенками теоретическая картина демографического развития мира.