Демократия (сборник)

— Согласен, у него обольстительный голос, у этого вашего сенатора. И манеры. Я изучал его вчера вечером на приеме. Он впервые предстал предо мной во плоти, так сказать. Но я его быстро раскусил. Актер! Он актер. Как он владеет своим голосом! Как расставляет ударения! Как пародирует других! Как эффектно падает интонация его голоса. В данный момент он играет Брута, но мог бы с таким же успехом сыграть и Макбета, и Лира, а при плохой удаче — и Тимона Афинского. Он может играть кого угодно, только не себя, ведь своего-то «я» у него нет. На вас наводят скуку цитаты из Шекспира? И всякие книги вообще? Я часто замечал, что любая незнакомая цитата, то есть такая, которую нельзя найти в утренних газетах, повергает вашингтонцев в замешательство и немедленно обращает в бегство.

— Понимаю, почему. — Клей произнес это очень отчетливо и был этим очень горд. Коротышка снисходительно рассмеялся.

— Ваша взяла. Я зануда. И я в высшей степени морочу себя, а уж в этом проклятом городе особенно.

— Так почему же вы не уезжаете?

— Денег нет. Я беден. Я должен работать. А работать я могу только здесь. Представьте себе: ходить в кино днем — обычай еще более вредный, чем нюхать героин, и столь же заразительный, потому что мне нравится то, что я вижу на экране. Я не могу смотреть без слез на Джоан Кроуфорд. Боже, как они с ней обращаются! Свиньи! А эта малышка Джин Артур, она так потешно морщит носик… Это сама реальность. Практически все, что я вижу в этих темных, пропахших несвежими носками и жареной кукурузой кинотеатрах, кажется мне более реальным, чем все это! — Он обвел комнату театральным жестом, и точно по мановению его руки в дверях возникла Инид.

— Что вы тут делаете вдвоем? — Инид сегодня была вся в серебре, изящная и стройная, ни дать ни взять индийская принцесса. — Пора идти, прием начался.

— Я рассказывал мистеру Оверборду, как я люблю Вашингтон.

— Овербэри.

— Он прекрасно знает, кто ты. Мне кажется, сегодня вечером тебя следует поставить на место, Гарольд.

— Меня ставят на место мои хозяева… и любовницы.

Клей внимательно взглянул на Инид, но она потащила его в смежную комнату, оставив Гарольда наедине с высоко поднятым стаканом — он стал было поднимать тост за осажденное в Валенсии законное правительство Испании.

— Вот уж законченный сукин сын.

— Гарольд? Не принимай его всерьез. Его хлебом не корми — дай подразнить людей. Смеха ради. Слушай…

Но Клей не мог слышать, а Инид — рассказать, так как их внезапно остановила бледная близорукая молодая женщина в блестящих бусах.

— Инид Сэнфорд! Прекрасная, прекрасная в серебре. Этот цвет так вам идет.

— Спасибо, миссис Блок.

— В воскресенье у меня небольшой прием, очень intime[55].— К явному восторгу Инид, французское произношение миссис Блок было небезупречно. — Приходите в шесть, прошу вас. Прием даю в честь… — Она назвала имя пожилого члена Верховного суда. — Он такой занятный. — Тут Клей не смог сдержать улыбки. По словам Инид, были известны случаи, когда, завидя старика, даже калеки отшвыривали костыли и спасались бегством. — Он любит отдохнуть в обществе родственных душ. — Все были уверены, что у судьи роман с миссис Блок, последний старческий взлет перед последней заключительной речью. — Он так восхищен вами, Инид. Он обожает молодежь.

— Непременно постараюсь прийти, миссис Блок.

— В любое время после шести.

— Позвольте вам представить… — Инид хотела познакомить ее с Клеем, но миссис Блок это явно было ни к чему. Она выследила какого-то посла и исчезла.

— Интересно знать, как попала сюда эта проклятая еврейка? — сказала Инид.

— Если верить колонке светской хроники в газетах, она вездесуща.

— Это потому, что она знакома со всеми репортерами светской хроники. Уверена, она платит им, чтобы о ней писали. Только в нашем доме ей не бывать, а мы не переступим порог ее дома. Бедняжка. Сидела бы себе в Нью-Джерси или откуда еще там она появилась. Вашингтон не для нее. Послушай, я насчет вчерашнего вечера…

— Сожалеешь?

— С какой стати? — В темных глазах Инид отражалось пламя свечей. До чего же она хороша, подумал Клей, сознавая, что он ей не пара.

— Питер знает.

— Какой еще Питер и что он знает?

— Мой брат. Я не смогла вчера тебе рассказать. Он видел нас в раздевалке.

— О боже! Надо было запереть эту проклятую дверь!

— Ну, сделанного не воротишь. Но вот как теперь быть?

— Он расскажет отцу?

— Не думаю. Не знаю. К тому же он такой лгун, что ему могут не поверить.

— Лгун? — Для Клея это было новостью.

— Врет без конца. С тех пор как он научился говорить, он плетет что-то чудовищное.

— Враки?

— Разумеется. — Тут в дверях появилась группа молодых людей; увидев Инид, они радостно замахали руками и двинулись к ним.

— Надо что-то решать, — лихорадочно сказала она. — Вон идут мои нью-йоркские друзья.

— А где сейчас твой отец?

— Он здесь. Вон там.

Приятели Инид окружили их. Девушки целовали ее в щеки, молодые люди пожимали руку.

— Поговори с ним! — крикнула она, затопленная этим изъявлением чувств.