Демократия (сборник)

— Я была бы очень счастлива, по крайней мере на время. — Она вздохнула. — Ведь он сущий изверг! Я пробовала объяснить это доктору Полэсу. Но, кажется, он не может мне сочувствовать, потому что связан обязательством перед отцом. Ведь, в конце концов, ему платят за то, что он ведет себя так, будто я действительно сумасшедшая. Я сумасшедшая?

— Нет.

— Иной раз мне кажется, что я вправду сумасшедшая. Знаешь, как бывает: начинаешь становиться тем, кем тебя считают.

— Ну, во всяком случае, я так не считаю.

— Оказывается, ты мне друг! А я-то никогда тебе не доверяла. А почему, собственно?

Питеру стало больно. Он почти всю жизнь свою отдавал себе ясный отчет в том, какое чувство он испытывает к Инид, но ему было отказано в том, чего он хотел больше всего в жизни, а потому он удовольствовался дружбой. А вот теперь, оказывается, дружбы-то и не было.

— Наверное, потому, что я считала тебя подлым. Тогда, конечно, отец любил тебя больше меня, и я ревновала. — Это была такая чушь, что Питер предпочел не возражать ей и только подивился, как делал уже не раз, не сумасшедшая ли она на самом деле. — Ну да все это пустой разговор. Я сижу здесь, а они держатся заодно. Все остальное неважно.

— Клей больше не живет вместе со всеми. У него свой дом на Вудленд-драйв.

— Он живет с Алисой? — Она произнесла имя девочки нарочито безжизненным тоном.

— Нет, Алиса у матери. Говорят, ей там очень хорошо.

Инид притушила сигарету, искры ярким снопом брызнули в темноте.

— Я читала, в прошлую субботу Клей был на скачках с Элизабет Уотресс, дочерью Люси Шэттак и Скайлера Уотресса из Ойстер-Бей, ее знает весь Вашингтон.

— Они изредка видятся. — Питер сказал это безразличным тоном. — Но, вообще-то говоря, я с ними теперь почти совсем не встречаюсь. — Сблизившись с Клеем, Элизабет объяснила Питеру, что в новых обстоятельствах требуются новые друзья. Он не обиделся. В лучшем случае она была приятной подругой, время от времени заменявшей ему Диану, которая по-прежнему интересовалась им гораздо меньше, чем он ею, подобно тому как «Элизабет нравится Клею, но не настолько, насколько он нравится ей».

— Он использует ее, так или иначе. Точно так же, как он использовал меня, и точно так же, как он использует отца. Как по-твоему, есть что-нибудь между ними — между отцом и Клеем?

Питер рассмеялся:

— Это только ты так думаешь, не я.

— Клей согласился бы, ты знаешь, лишь бы добиться своего.

— А отец — нет. — Питер был в этом уверен уже хотя бы потому, что в случае односторонней сексуальной заинтересованности ни один из них не позволил бы себе выглядеть смешным или уязвимым в глазах другого.

— Не ручаюсь, — упорствовала Инид. — Я уверена, что между ними что-то есть. Бога ради, — ее голос вдруг прервался, — вызволи меня отсюда.

— Я делаю все, что могу. — Он торопливо рассказал ей о своих недавних попытках действовать через судебные власти, но даже для него самого все это звучало неубедительно.

— Похоже, я тут долго не выдержу. — В темноте она походила на статую сидящей женщины. — Я уже думала о побеге, это возможно, но потребуется твоя помощь. — Она шепотом рассказала ему о своем плане. Она угонит автомобиль доктора Полэса («он всегда оставляет ключи в машине»). Затем Питер встретит ее в Силвер-Спрингс на другой машине, с фальшивым паспортом, и она направится прямо к мексиканской границе. Ей бы только попасть в Мехико — там у нее есть друг. Он ей поможет. Излагая ему свой замысел, она говорила горячо и взволнованно, словно ребенок, рассказывающий о празднике. Питер согласился, что теоретически ее план имеет несомненные достоинства, но сперва все же следует выждать, не пересмотрит ли консилиум ее дело. Самое главное для нее теперь — набраться терпения.

— И встретить здесь еще одно рождество? Нет, спасибо. — Голос ее стал жестким. — Здесь подают индейку, сухую, как бухгалтерская книга, а потом мы сидим вокруг елки, украшенной комками ваты и разноцветными бумажками, — ее устанавливают двое стариков с приветом, они просидели здесь тридцать лет и живут только для того, чтобы наряжать елку раз в году, — а миссис Полэс все время долбит на рояле, и психи поют хором. Ей-богу… я больше… этого не вынесу! — Ее душили слезы, но она не расплакалась, а вскочила на ноги, зажгла свет и взяла одну из картин, стоявших у стены.

— А теперь я покажу тебе мои картины, — весело сказала она. — Вот эта — последняя. Отца поджаривают в аду. Здорово похоже, как по-твоему? А вот это — я с кочережкой.

II

Серые диагонали дождя секли мертвую, раскисшую лужайку. Увидев это, Бэрден тихонько простонал и сказал:

— Разумеется, я буду баллотироваться опять. Я чувствую себя отлично.