Демократия (сборник)

— Ну что же, — сказал Питер Иниэсу, — герой нашел своего автора.

— Дело обстоит совсем не так. — Иниэс был потрясен услышанным не меньше, а, пожалуй, даже больше, чем Питер. Оказывается, между средним классом, к которому он принадлежал, и классом, само существование которого он нередко отрицал, есть гораздо более глубокое различие, чем он предполагал: греховные мечтания одного оборачивались действиями другого.

— Желаю удачи, — сказал Питер и пошел к выходу, но Иниэс схватил его за руку, словно ища у него поддержки.

— Нет, я правда помогу ему, но это совсем не то, что ты думаешь.

— А я разве сказал тебе, что я думаю? — Голос Питера звучал очень вежливо. — Но объясни мне, почему ты помогаешь ему?

— Прежде всего, я думаю, что он станет президентом. — Иниэс проявил не свойственную ему прямоту.

— Это возможно, и как раз поэтому мы… я должен приложить усилия к тому, чтобы он потерпел поражение.

— Ты не видишь, что люди меняются, растут? — Иниэс перепевал последнюю рекламу Клея. Как утверждали авторы журнальных статей, за последние годы Клей «вырос», «пошел вглубь», и теперь уже все, кроме безнадежно предубежденных против него из партийных соображений, признавали, что он вступил в полосу «новой зрелости».

— Разумеется, люди меняются: они меняют свою тактику. Клей привлек на свою сторону консерваторов. Теперь ему понадобился ты. Все это ясно как божий день.

— Положим, ты прав. Тогда из соображений чистого практицизма не следует ли стать в его ряды, попытаться воздействовать на него?

К чему вели эти логические ухищрения Иниэса, слишком легко было предсказать, и Питер оборвал его:

— Не будь ребенком. — Этим он оставлял позади своего прежнего учителя. — Он использует тебя. Но ты никогда не сможешь его использовать.

— Ты несправедлив, — упорствовал Иниэс. — Мне кажется, в нем есть нечто большее.

— Ладно, пиши за него книгу, там посмотрим. — Питер направился к двери, даже не поинтересовавшись, как, когда и по чьей инициативе родился этот замечательный союз.

Но Иниэс от него не отставал. Он жаждал слов утешения.

— Если бы Клей был способен осуществить все, что следует сделать, ты бы все равно был против него?

— Он не способен на это. Он будет продолжать в прежнем духе, будет делать лишь такие ходы, которые напрашиваются сами собой. Но если бы он вдруг изменился к лучшему, я и тогда был бы против него.

— Почему? Из-за… из-за… — Десять лет фрейдистского психоанализа приучили Иниэса изъясняться символами.

— Тебе известны причины. В конце концов, ты сам же изложил мне половину из них. Клея интересует только его собственное «я» — очень неважное «я», в особенности если дело обернется скверно для нас.

— А кто лучше? Разве они все не на один манер?

Неожиданный пессимизм Иниэса рассмешил Питера.

— Ты совсем вошел в мою роль. Ведь это мое амплуа — думать, что все лишь игра, и независимо от того, кому достанется главный трофей, жизнь будет идти своим чередом. Но ведь это ты обладал нравственным чувством, видел в истории цель, хотел коренных перемен…

— Но я и остался таким. Я не изменился. Я только…

— Ты изменился, раз ты полагаешь, что Клей — то, что тебе надо.

— Мне кажется, его можно воспитать, — гнул свое Иниэс. — Тот факт, что он обратился ко мне, доказывает…

— …что он не дурак. — Теперь Питеру было все ясно: несмотря на явные угрызения совести, уже начинавшийся процесс самооправдания очень скоро закончится в пользу Клея. Власть оказалась неотразимой даже для этого некогда неподкупного книжника. — Знаешь, как это ни ужасно, по характеру я больше похож на Клея, чем на тебя, — признался Питер, это была его последняя дань их старой дружбе. — Я был приучен уважать дела, а не теории, победы, а не добродетели. Политика, на мой взгляд, — сплошная импровизация. А ты видишь в ней ряд важных документов, излагающих ту или иную точку зрения и отражающих некий широкий исторический процесс. В конечном счете ты, возможно, прав. Но сейчас все трофеи достаются ловким пустышкам, вроде Клея, и пусть даже я могу быть несправедливым к ним, я обладаю их кругозором, чего у тебя никогда не будет.

— Но он не такой уж пустой. И уж конечно, гораздо более либеральный, чем ты склонен допустить. С помощью людей вроде нас…