Наступило молчание. Билли Диллон повесил телефонную трубку на плечо и показал, как отбивают мяч внутренней стороной ракетки. «Инез, это игра, это теннис» — так Билли Диллон обычно говорил Инез об интервью. Между ними это было принято. Например, в то утро, когда Инез сказала, что не будет давать интервью АП, поскольку я специально пришла с ней повидаться. «Обязательно будешь, — сказал Билли Диллон. — Оно продлится всего икс минут. Ограниченное время. На время этих икс минут ты здесь для того, чтобы играть. Ты установишь мяч, — здесь Билли Диллон сделал паузу и продемонстрировал скрытую подачу, — между линиями. Главная цена, которую приходится платить за общественный образ жизни, — частная жизнь, Инез, это легкий удар. Самое сложное в вашингтонской жизни — найти няню, когда идешь на званый ужин в „Гридироне“[123]
. Забавная сторона вашингтонской жизни — это когда уводишь друзей из дома в кафетерий сената поесть бобового супа. Ты пробовала приготовить его дома по рецепту, но вкус получается всегда не тот. Да, ты собираешь рецепты. Да, ты обеспокоена тем, что на питание семьи уходит все больше денег. Девяносто девять процентов твоих знакомых в Вашингтоне в основном озабочены тем, что на питание семьи уходит все больше денег. Школы. Закладные. Программы. Ты всегда рассматривала победу как оценку не самого человека, но его программы. И еще: возможность поражения ты рассматриваешь со смешанными чувствами. И вот почему: потому, что превыше всего ты научилась ценить момент частной жизни».Инез намеренно отвернулась от Билли Диллона.
«Вот пример. — Она зажгла спичку, посмотрела, как она горит, и задула ее. — Перед тем как сюда прийти, вы посмотрели кое-какие материалы обо мне».
«Да, я выполнила маленькое домашнее задание. — Палец женщины замер у диктофона над кнопкой „стоп“. Теперь уже она беспомощно оглянулась на меня. Я стала смотреть в окно. — Естественно. Это моя работа. Мы все так делаем».
«Я как раз об этом».
«Боюсь, я не совсем…»
«То, что может быть, а может и не быть достоверным, повторяется в материалах до тех пор, пока вы уже не можете отличить правду от вымысла».
«Но поэтому-то я и пришла к вам. Я не пишу статью по чужим материалам. Я ее напишу, исходя из того, что вы мне скажете…»
«Точно так же вы могли бы писать и по вырезкам, — сказала Инез. В ее голосе звучала рассудительность. — Потому что я потеряла нить. О чем я и сказала в самом начале».
ИНЕЗ ВИКТОР УТВЕРЖДАЕТ,ЧТО ЕЕ СЛОВА ЧАСТО ПРИВОДЯТСЯ НЕВЕРНО — в таком виде информация пошла по телетайпам Ассошиэйтед Пресс. «Кто-то там тебе симпатизирует — ведь не напечатали же ИНЕЗ ВИКТОР ОТРИЦАЕТ, ЧТО ПОДВЕРГАЛАСЬ ШОКОТЕРАПИИ», — сказал Билли Диллон, прочтя сообщение.
Я никогда не знала наверняка, что думала Инез о годах, проведенных ею в Вашингтоне и Нью-Йорке. Идея «самовыражения», похоже, ей в голову не приходила. Время от времени она занималась какими-то случайными делами, но не стремилась к постоянному занятию. Даже детали ведения домашнего хозяйства мало ее занимали. Домами, где она жила, занималась вышколенная прислуга, и, несмотря на обилие фотографий в рамках и продуманный беспорядок, они были совершенно лишены индивидуальности, не отражали индивидуального стиля, лишь условности, принятые в среде людей, с которыми она теперь встречалась. Ничто из далекого мира, в котором она выросла, не проникало в мир, в котором она очутилась: Кристианы, как и многие другие семьи на острове, окружали себя напоминаниями о своих свершениях, акварелями и раскрашенными чайными чашками, свидетельствами того, что здесь знают языки, и музыкальными инструментами, на которых могли играть, рекомендательными письмами и сувенирами, приобретенными в свадебных путешествиях, на выставках лошадей и во время путешествий в Китай, и именно отсутствие подобного груза с потонувшего корабля составляло отличительную черту домов Инез — как если бы она застегнула привязные ремни и взмыла с дематериализовавшегося под ней острова.
Разумеется, на ее счет ходили слухи. Она любила художников и часто отводила им на своих больших приемах один-два стола, так что известное число людей говорило о ее романе то с тем, то с другим, а то и со всеми сразу. По словам Инез, у нее не было ни одного. Я точно знаю, что у нее никогда не было того, что называется «пристрастием к напиткам» — еще одна сплетня, — однако разговоры об этом не прекращались, частично из-за того, что Гарри Виктор почти ничего не делал, чтобы они прекратились. Например, в переполненном ресторане на 50-х улицах Ист-сайда кто-то слыхал, как Гарри Виктор спрашивал Инез, не собирается ли та заменить обед выпивкой. В одном месте фильма вашингтонского филиала Эн-би-си о приеме на «Крыше св. Реджиса» видно, как Гарри Виктор берет из рук Инез бокал шампанского и убирает его из поля зрения камеры.