Пока мистер Лорд лихо передразнивал президента, передавая особенности его языка и замашки, Рэтклиф только хмуро улыбался, но упорно молчал: он ждал, когда президент перейдет от слов к действиям. В тот же вечер сенатору доставили письмо от личного секретаря президента: его просили прибыть для беседы, если возможно, завтра, в воскресенье, к десяти часам утра. Письмо было кратким и официальным. Рэтклиф тут же послал сказать, что придет, и ему было очень досадно, когда президент по полному незнанию этикета даже не понял, что в такой устной форме ответа содержится намек: не угодно ли научиться хорошим манерам. Сенатор явился точно в назначенное время и застал президента в еще худшем, чем прежде, расположении духа. На этот раз он не стал избегать щекотливых тем. Напротив, желая показать Рэтклифу, кто является хозяином положения, президент сообщил сенатору о своем решении. Он сразу взял быка за рога.
— Я послал за вами, — сказал он, — чтобы обсудить состав моего кабинета. Вот список лиц, которых я намерен в него пригласить. Вам, как увидите, предназначается пост в министерстве финансов. Ознакомьтесь со списком и выскажите ваше мнение.
Рэтклиф взял список и, не заглядывая в него, положил на стол.
— У меня не может быть никаких возражений против любого назначенного вами состава кабинета, — отвечал он, — при том условии, что я в него не войду. Я желал бы остаться там, где я сейчас. На этом месте я принесу больше пользы вашей администрации, чем в кабинете.
— Значит, вы отказываетесь? — прорычал президент.
— Никоим образом. Просто я не берусь что-либо советовать или даже выслушивать имена моих возможных коллег, пока не решено, что мои услуги действительно понадобятся. Если же они необходимы, я готов оказывать их независимо от того, с кем вместе мне придется служить.
Президент бросил на него растерянный взгляд. Он не знал, что ему дальше делать. Ему требовалось время, чтобы это обдумать. Но Рэтклиф стоял тут же, и нужно было отпустить его с каким-то решением.
— Мистер Рэтклиф, — произнес он, невольно переходя на более учтивый тон, — из-за вашего отказа все полетит вверх тормашками. Я считал это дело законченным. Что еще я могу сделать?
Но Рэтклиф вовсе не собирался так вот взять и выпустить президента из своих тисков. После долгого разговора, в течение которого он вынудил противника сдать позиции и уже упрашивать его, сенатора Рэтклифа, взять на себя министерство финансов, чтобы помешать каким-то непредвиденным и грозным столкновениям в сенате, сенатор согласился дать в ближайшие два дня окончательный ответ. И с этим удалился.
В коридоре, по которому он проходил, толпилось изрядное число джентльменов, ожидавших встречи с президентом, и среди них вся делегация от штата Пенсильвания, «готовая в дело», как заметил, подмигнув, Том Лорд. Отозвав в сторону Кребса, Рэтклиф на ходу обменялся с ним несколькими словами. И когда десять минут спустя делегацию принял президент, некоторые члены с удивлением услышали, как их глава, сенатор Кребс, от их имени решительно требовал ввести в кабинет Джошуа Б. Карсона, хотя ранее им дали понять, что основная цель этого посещения рекомендовать Джареда Колдуэлла на должность почтмейстера в Филадельфии. Но Пенсильвания — штат обширный и добродетельный, а его представители целиком доверяют своему главе. Ни один из них не моргнул и глазом.
Танец демократии вокруг президента теперь возобновился с еще большей силой. Рэтклиф давал по Камнебойцу последние залпы. Двухдневная отсрочка была прикрытием, чтобы пустить в ход новые влияния. На самом деле Рэтклифу никакой отсрочки не требовалось. Ему не нужно было времени на размышление. Президент надумал поставить его перед дилеммой: либо он войдет во враждебный ему предательский кабинет, либо ответит отказом и возьмет на себя вину за раскол и ссору — не в огонь так в полымя. Что ж, он раздует огонь и сбросит в него президента! Рэтклиф как никогда чувствовал уверенность в успехе. Да, он возьмет на себя министерство финансов и готов держать пари, что не пройдет и шести недель, как управление страной будет полностью у него в руках. Его презрение к Камнебойцу из Индианы не знало границ, а уверенность в себе была прочна, как никогда.