Демократия. Вашингтон, округ Колумбия. Демократия

Столь же мало достоверна в психологическом плане эволюция и некоторых других персонажей, в частности миллионера Сэнфорда и его сына Питера. Резкую перемену отношения Сэнфорда к своему зятю Клею в романе объясняют то так, то эдак, предпочитая в конечном счете невнятную фрейдистскую трактовку с намеком на будто бы объединявшие обоих мужчин гомосексуалистские мотивы. На той же основе замешено и усвоение Питером, поначалу вполне безликим отпрыском богатых родителей, леворадикалистских и чуть ли не социалистических взглядов. В борьбу с Клеем он вступает под воздействием не столько убеждений, сколько глубоко запрятанных эротических комплексов, подсознательной ревности к удачливому свояку, который уже на первых страницах книги соблазнил сестру Питера Инид и отверг Диану, ставшую впоследствии любовницей новоявленного радикала.

Заметное место в композиционной структуре романа Видала занимает авантюра некоего Нилсона, всучившего-таки сенатору Дэю взятку в обмен за поддержку сделки о покупке у индейцев предположительно нефтеносного земельного участка. Злоупотребление Бэрдена Дэя своим общественным положением подобно глубокой занозе, терзающей его совесть. В условиях открытого общества все тайное так или иначе становится явным, и последующие маневры по сокрытию обстоятельств подобны судорогам существа, обреченного на гибель. Положение сенатора и без того неустойчиво, поскольку, принадлежа к партии президента, он постоянно находится к нему в оппозиции, хотя и не заходит в этом слишком далеко, чтобы не быть обвиненным в пособничестве республиканцам.

По большей части прозаику удается провести своего вымышленного героя по тонкому льду и избежать нарушения исторической достоверности. Следя за карьерой этого незаурядного деятеля, воплощающего преемственность многих лучших традиций американской демократии, задаешься, однако, вопросом о причинах нехватки у него в самые ответственные моменты политической воли. Почему Бэрден Дэй попал впросак, свернув в 1940 году свою избирательную кампанию? Почему он бездействовал, когда это было на руку его противникам? Почему ничем не воспрепятствовал движению своей репутации «вниз по склону», превращению из крупнейшего национального лидера в «один процент с хвостиком» высшей палаты конгресса, насчитывавшей в ту пору 96 членов?

Положим, сенатор Дэй — лицо вымышленное и собирательное и писатель не мог переиначивать в своем произведении подлинную историю. Но аналогичная отрешенность в критические мгновения была зафиксирована в XX веке и в целом ряде других случаев — в связи, например, с Л. Д. Троцким, который, как кажется, вполне безучастно, чуть ли не с французским романом в руке следил за нехитрыми в общем маневрами, лишавшими его заслуженного авторитета и высокого официального положения. Один из секретов, подводящих к ситуации, когда удав заглатывает своего соперника, уменьшившегося до размеров кролика, раскрыт Гором Видалом. Надо лишь «наобещать всяческих благ, которые и не собираешься предоставлять, с тем чтобы тот, кому их обещают, сохранял самое приятное и оптимистическое расположение духа». И этот не новый прием почти неизменно эффективен, поскольку он рассчитан на свойственную каждому нормальному человеку, хотя и иррациональную, веру в порядочность коллег и благосклонность фортуны.

Заключительные главы книги воскрешают в памяти так называемую эпоху маккартизма в недавней истории США, когда малосимпатичному в частной жизни и действительно схожему с аристофановскими демагогами сенатору удалось увлечь за собой значительную часть общественного мнения, а на выборах в конгресс осенью 1950 года буквально разгромить в очной схватке многих из своих либеральных соперников. Не одобряя образа мыслей Дж. Маккарти и развернутую им «охоту за ведьмами», писатель, однако, точно выделяет по крайней мере некоторые из причин всплеска в США антикоммунистических настроений. Одна из них — война в Корее, которая восстановила американцев против идей коммунизма больше, чем любая другая акция того злосчастного периода, за исключением, пожалуй, лишь «утечки» из США ядерных секретов. Сталин сошел в могилу, но интенсифицированная его усилиями «холодная война» продолжала полыхать, и даже в конце 80-х годов, невзирая на «перестройку» и «новое политическое мышление», глубоко внедрившиеся убеждения в «коварстве Советов» не так-то легко изгнать из сознания наиболее умудренной части американского общества.