Демон

– Мы не боги и не демоны, – улыбнулся Санхаэль. – Мы человеческие создания. Только в нашей крови, а теперь и в твоей тоже, живут некие крошечные существа, которыми наградила нашу прародительницу, бабушку Санризу, Богиня-Мать в образе огромной змеи. Эти существа воспринимают наши тела, как дом. Пока дом цел и стены его крепки, до тех пор у них есть крыша над головой и пища. Потому они тщательно следят за ним: вовремя чинят, заделывают прорехи, уничтожают непрошеных гостей, красят, штукатурят и меняют обветшалые кирпичи. Если за зданием тщательно следить, оно простоит тысячи лет. Потому и мы можем жить вечно, с точки зрения обычного человека. Но у этой жизни есть свои минусы. Все твои смертные друзья стареют и умирают. Смертные возлюбленные тоже. Нам нельзя привязываться к людям, потому что расставание приносит боль и страдание. И нам нужно скрываться, потому что люди суеверны. Наше сообщество слишком мало и разобщено, мы редко встречаемся друг с другом.

– А почему не сделать бессмертными любимых и друзей? Или всех людей?

– Не все достойны подобной чести. Можешь представить бессмертного негодяя? Сколько бед он натворит! А если станут бессмертными вальдо, например?

– Да, я об этом не подумала.

– Отец запретил создавать новых Бессмертных. Только человек с чистым сердцем и благородной душой может получить этот дар.

– А я достойна? – осторожно поинтересовалась Этси.

– Да. Несмотря на тяжёлое детство, ты выросла хорошей девушкой. Не озлобилась, не опустилась, сохранила в сердце доброту и способность любить… Я уже подумывал сделать тебя своей вечной подругой. Так что ранение подвернулось как нельзя кстати, – снова блеснул зубами Санхаэль.

– Правда? – умилилась Этси. – Ты меня любишь?

– Люблю, – Санхаэль потянулся и чмокнул подругу в нос. – Девочка моя…

– Ой…

– Что?

– Я снова тебя хочу…

– Без вопросов. Я всегда готов.

Эпилог

Из-за реки надвигалась гроза. Ещё дальние раскаты грома походили на ворчание просыпающегося великана. Порывы ветра гнали к берегу серую рябь, вздымали в воздух сор и песок, клонили к земле травы, грозно шумели кронами деревьев. Зарница из молний подсвечивала тёмные брюха переполненных дождём туч, ленивыми коровами ползущих по небу.

Скромная двухэтажная вилла на берегу, окружённая густым садом и высокой кирпичной стеной, встречала подступающую бурю отважно распахнутыми вратами. В проёме нетерпеливо топтался раб-привратник, осматривая из-под ладони мощёную дорогу, ведущую к городу.

Из-за поворота вылетела карета. Кони мчали галопом, нещадно подгоняемые щёлкающим над их головами бичом. Привратник едва успел отскочить, пропуская экипаж во двор, и бросился торопливо закрывать тяжёлые створки.

Осадив у самого крыльца, где уже ждал мажордом, возница спрыгнул на землю, открыл дверцу и опустил подножки.

В проёме возникла голова, украшенная причудливым чепцом. Окинула взглядом высокое крыльцо, поджала недовольно губы. Следом нутро кареты покинуло дородное тело. Опираясь на услужливо подставленную мажордомом руку, женщина спустилась на землю. За ней вышла рабыня, нагруженная дорожными корзинками.

– Давно мается? – с одышкой произнесла гостья, поднимаясь по ступенькам.

– Со вчерашнего утра, мадам, – вежливо ответил слуга.

– Ну, не так и долго… Чего было лететь, как на пожар? – недовольно проворчала женщина.

– Господин очень волнуется… Это первый ребёнок.

– Первородка, значит… Лекарь был?

– Как же! Утром привозили. Дал каких-то снадобий и велел лежать.

– Дурень он…

Мажордом тактично промолчал.

Гостью провели на второй этаж, где, в просторной светлой спальне, на широкой семейной кровати, лежала хозяйка дома, корчась от родовых схваток.

– Горячую воду, мыло, простыни, полотенца, живей, живей! – начала распоряжаться прибывшая, едва скинув дорожную накидку. Прислуга забегала, засуетилась, гремя тазами и хлопая дверями. Спустя какое-то время, гостья закрылась в спальне, выгнав всех вон, кроме камеристки леди и своей рабыни-помощницы. Из-за двери только доносился громкий командный голос да стоны роженицы.

Потянулись напряжённые часы ожидания. Разбушевавшаяся гроза сотрясала стены оглушительными раскатами грома. Синие всполохи молний перекрывали свет мертвенными бликами. Упругие струи дождя хлестали по черепице беспощадными батогами. Вода с рёвом неслась по водостокам. Зловещий сумрак царил в комнатах. Его не могло рассеять даже пламя многочисленных свечей, зажжённых мажордомом во всех помещениях. Казалось, наступил конец света.

Стоны и крики роженицы зазвучали чаще и громче, переплетаясь с громом и разносясь по дому тревожным набатом. Голос повитухи, наоборот, стал тише, превратившись в ласковое бормотание. Можно было разобрать только одно слово: «Тужься!».

Прислужницы, толпившиеся в людской, сбились в испуганную кучку и тревожно перешёптывались, с опаской посматривая то на окна, бликующие молниевыми вспышками, то на дверь спальни. Кто-то бормотал молитвы, а кто-то осенял себя охранным знамением.

Внезапно наступила подозрительная тишина.