Демон Аль-Джибели

К вечеру Бахмати почти убедил себя, что все будет хорошо. Глупая веселость звенела в жилах, и никак ее было не вытравить. Кашанцог, Кашанцог, приходи, Кашанцог, если смелый, тут все такие.

От веселости даже сделалось дурно. Несколько раз он бил себя по щекам, но ничего сделать не смог. Глупая ойгонская сущность.

Едва Око Союна сонно покатилось с темнеющего неба, окрашивая песок и стены хижин в киноварь, Бахмати вышел к городской стене.

Зафир еще не кричал «Спите спокойно!», и это было хорошо. Не знаешь, что и делать с этим вместилищем скудоумия. Жемчужина его не берет! Сила моя не берет! С Кашанцогом бы так — он бьет, а ты стоишь. Не столбом, так монументом.

У-у-хор-рм!

Зов Оргая растревожил воздух, песок потек с гребней по склонам, и Бахмати, сбросив туфли, переступил невидимую границу города. Сначала ему хотелось сбросить человеческую личину и песчаным вихрем перепахать пустыню. Но потом он подумал, что если уж представляет Аль-Джибель, то и выглядеть должен соответственно. Не ойгоном, а человеком.

Вызов? Возможно. Лишнее напоминание Оргаю-многоногу и прочим, что они сами его отвергли? Да.

Песок скрипел под ступнями. Барханы смещались за спину, уступая место новым. Краски заходящего солнца потемнели, затем погасли, по левую руку, яркая и полная, взошла луна. Позади заковылял каррик.

Кругом именовалось место в центре пустыни, окаймленное остатками горного хребта. Может быть, когда-то горы и замыкались в кольцо, но время и песок безжалостно выели их, пробили щели, часть вершин скуглили, а с юга превратили в ничто.

Все ойгоны пустыни, и каррики, и суккабы появились отсюда. Бахмати возник в Круге, когда его очередь пришла возродиться из подземной тьмы. И Айги-цетен. И Оргай. Только происхождение мертвого народца в Круге выглядело сомнительным. С ними, с трупоедами, вообще все не понятно.

Бахмати ускорил шаг, несколько раз, пробуя силы, прыгнул с дюны на дюну, а затем и вовсе, оттолкнувшись, раскинул руки и полетел над песчаными волнами. Ночь полной луны дарила такую редкую возможность.

Ветер еще дышал зноем, хватал за рукава.

Стая суккабов пробежала мимо — белая шерсть серебрилась в лунном свете. Один задрал на летящего ойгона косматую голову и завыл. Вереница маленьких следов скоро нагнала целую толпу мертвого народца, неспешно преодолевающего вершину песчаной горы. В Бахмати метнули верблюжьей костью.

Изредка мелькали следы людских построек, которые пустыня то ли не до конца поглотила, то ли, наоборот, отрыгнула, не в силах переварить. Каменистая площадка. Игла минарета. Кости. Все это уже прошлое.

У-ухор-мм!

Зов прозвучал снова, и пустыня под Бахмати словно вздрогнула, песчаная лисица выбралась из норы и укусила себя за хвост.

Черные горы выросли из посеребренного луной песка подпиленными зубами, впереди заплясали дикие огоньки. Рядом с Бахмати возник незнакомый ойгон, фыркающий, косматый вихрь с пегой гривой.

— Я — Сиббха-койцан, ойгон воздуха. А ты?

— Бахма-тейчун, — ответил Бахмати.

Вихрь закрутился спиралью.

— А я думал — человек!

Он захохотал, загромыхал, посверкивая молниями изнутри.

— Я живу среди них.

— Хо! Нашел дело!

Сиббха на мгновение сгустил пространство и родил из себя кривое человеческое лицо — красноватый нос, впадины глаз и щек, съехавшие в сторону брови.

— Похож? — шлепнуло лицо толстыми губами.

— Нет, — отрезал Бахмати.

Он опустился на песок и зашагал к широкой прорехе в горной гряде. Барханы потеряли в росте и скоро совсем разгладились.

— Ну и не важно, — Сиббха-койцан закружил вокруг него. — Скоро все равно никого из человечков не останется. Вот жду-не дождусь этого момента!

— Какого?

— Воссоединения! — Ойгон воздуха взвил песок в небо. — Когда мы все будем — Кашанцог.

Бахмати остановился.

— Это еще не решено.

— Ха! А зачем тогда созывать всех в Круг?

— Чтобы решить.

От смеха Сиббха пролился коротким дождем.

— Совсем очеловечился! Что тут решать? Оргай решит, мы поддержим. А Оргай решит быть с Кашанцогом.

— Но это же потеря души.

— А она тебе нужна? — Сиббха-койцан взмыл прозрачным паром. — Союн глупость придумал. Тьфу на него! Тьфу!

— Но с душой ты живой.

— А с Кашанцогом я равен Создателю! Мы вновь ощутим могущество! А всех человечков…

Перед глазами Бахмати возникла оформленная лунным светом двуногая фигурка и тут же распалась на клочки, растаяла.

Бахмати покивал.

— Ну да. Ты лети, лети, — сказал он Сиббхе, — а то опоздаешь, не примут в великое тело великого ойгона.

— И то правда.

Сиббха-койцан, тряхнув пегой гривой, рванул над песками к месту сбора.

Бахмати же повернул обратно.

— Ах, Бахма-тейчун, ты куда?

Айги-цетен возникла перед ним, преграждая путь. Чешуйки ловили свет луны. Узкие ладошки дышали огнем.

— Я думаю, мне здесь делать нечего, — сказал Бахмати.

— Почему же? — улыбнулась дочь Оргая.

— Потому что вы, похоже, решили соединиться с Кашанцогом.

Бахмати предпринял попытку обойти Айги-цетен, но она снова оказалась напротив.

— Ты невежлив, Бахма.

Красные губки скривились. Снежинки в глазах задрожали.