Демон движения

С тех пор машинист чувствовал невольный страх перед большими и малыми станциями и остановками. Правда, на его маршрутах их было немного, однако они имелись всегда, и время от времени поезд приходилось останавливать.

Станция со временем стала для него символом ненавистного конца, рельефным воплощением очерченных целей путешествия, той проклятой метой, перед которой его охватывали отвращение и тревога.

____________

* Tour-retour (фр.) — туда и обратно.

- 97 -

Идеальная линия дороги распадалась на ряд отрезков каждый из которых был замкнутым целым от пункта отправления до пункта прибытия. Возникало досадное ограничение, тесное, несказанно банальное: отсюда — и досюда. Н: чудесной ленте, вьющейся в бескрайность, образовывались глупые узлы, упрямые петли, портившие разгон, осквернявшие неистовство.

А спасения он пока не видел нигде: согласно природе вещей поезд должен был время от времени сворачивать к этим отвратительным пристаням.

И когда на окоеме уже выныривали контуры станционных построек, вырисовывались красные или желтые ширмы стен, на него нападал неописуемый страх и отвращение, рука поднятая к рычагу, невольно опускалась, и приходилось использовать всю силу воли, чтобы не проехать мимо станции

В конце концов, когда внутреннее сопротивление разрослось до небывалого напряжения, пришла счастлива; мысль: он решил ввести определенную произвольность в очертаниях цели, изменив ее границы и конечные точки Благодаря этому понятие станции, заметно потеряв чет кость, стало чем-то неопределенным, чем-то лишь слеш очерченным и весьма эластичным. Это смещение границ дарило определенную свободу движений, не сковывало безжалостными ограничивающими кандалами. Точки остановок приняв плавающие свойства, превратили названия станции в размытые термины, обретя собственную волю, едва не превратившись в фикцию, и с ними уже не надо было считаться. Словом, станция в таком широком понимании подвергнувшаяся вольной интерпретации машиниста, выглядела теперь не столь грозной, хотя и продолжала оставаться отвратительной.

Ведь речь шла прежде всего о том, чтобы никогда не останавливать поезд на месте, определенном регламент! но всегда отклоняться на какой-то отрезок впереди или позади него.

Поначалу Грот действовал очень осторожно, чтобы не пробудить подозрений железнодорожных служащих; первые отклонения были такими незначительными, что не приме

- 98 -

ши внимания. Однако, желая укрепить в себе ощущение произвольности, машинист старался разнообразить свои действия: иногда останавливался слишком рано, в другой раз с запозданием — колебания отклонялись то в одну, то в другую сторону.

Однако со временем такая осторожность стала раздражать его; свобода выглядела кажущейся, иллюзорной, чем-то вроде самообмана; не тронутое удивлением спокойствие, разлитое на лицах начальников станций раздражало, пробуждая дух противоречия и бунта. Грот раззадорился: отклонения с каждым днем становились все большими, их диапазон рос и усугублялся.

Не далее как вчера начальник движения в Смаглове, седоватый, с вечно прищуренными, как у старого лиса, глазами, странно косился на поезд, который остановился на солидном расстоянии перед станцией. Гроту даже показалось, что он что-то ворчит, показывая рукой в его сторону. Однако все как-то обошлось.

Машинист потирал руки и радовался:

- Все же заметили!

Выезжая сегодня утром из Вротича, он решил удвоить ставку.

«Интересно, — подумал Грот, раскручивая вентили, — в какой пропорции возрастет раздражение этих достойных господ? Можно предположить, что в квадрате расстояния».

Догадка оправдалась. Весь сегодняшний рейс обещал непрерывную череду скандалов.

Началось все в Зашумье, первой большой станции на линии, которую он вознамерился одолеть. Злобно усмехаясь в усы, остановил поезд в километре перед станцией. Опершись на подоконник будки локомотива, Грот закурил трубочку и, медленно попыхивая ею, с интересом всматривался в озадаченные мины кондукторов и бригадира поезда, который не мог объяснить себе поведение машиниста. Несколько пассажиров встревоженно высунули головы из окон, оглядываясь направо и налево, очевидно, предполагая какую-то помеху движению. Наконец прибежал станционный служащий, спрашивая, что произошло:

- 99 -

— Почему вы не подъезжаете к перрону? Ни о каких помехах сигналов не было, все в порядке.

Грот спокойно выпустил большой, плотный клуб дыма и, не вынимая трубку изо рта, флегматично процедил сквозь зубы:

— Гм... правда? А мне показалось, что вы там стрел» неправильно поставили. Да уже и нет смысла подъезжал на этот кусочек: моя старушка слегка запыхалась.

И нежно стукнул по торцу котла.

— Собственно, люди и так уже сами высаживаются Взгляните, пан начальник, — вот один, двое, а там целая семья.

Действительно, истомленные ожиданием пассажиры начали покидать вагоны, и пешком, сгибаясь под тяжестью уз лов и тюков, поспешали к станции. Грот проводил их ироничным взглядом, даже в мыслях не собираясь менять тактик)

Служащий слегка нахмурился и, уступая, бросил на прощание:

— В следующий раз как следует протрите глаза!