Демон движения

Странным человеком был Антоний Флорек, охранник туннеля под Турбачем. Рост имел ниже среднего, отличался необычайно бледным цветом лица и светлыми как лен, почти бесцветными волосами. Особенно необычными были глаза. Маленькие, похожие на пару черных бусинок с красной каймой вокруг зрачка, они нервно щурились под воздействием света, сужаясь как у кошки до размеров щели. Последний из Флорков ненавидел солнце.

Рожденный в полумраке туннеля, освещенного лишь искусственным светом электрических ламп, не страдал по яркому дневному свету. Вековой образ существования предков наложил на дитя подземелья проклятие атавизма. Антоний Флорек ни разу в жизни своей не увидел огненный круг солнца. Во время единственной попытки высунуться на пару секунд из мрачных глубин туннеля несколько лет назад он чуть не потерял зрение. Когда, подгоняемый любопытством, он почти добрался до выхода из туннеля, то внезапно был настолько сильно ослеплен, что на несколько часов полностью потерял зрение. С трудом, двигаясь исключительно на ощупь, он отступил вглубь подземелья и провел весь этот роковой день в самых темных уголках туннеля с повязкой на пораженных глазах. В течение следующих

- 290 -

нескольких дней чувствовал в лобных бугорках сильную боль и видел все словно сквозь плотную железную решетку. Отныне всякий раз, когда служебные обязанности заставляли его посещать участки туннеля, близкие к выходам, всегда надевал на глаза толстые темно-зеленые очки. Впрочем, Флорек старался избегать подобных мест, предпочитая скрываться в глубинах своей территории. С тех пор у него образовалось органическое неприятие солнца и дневного света. Ни за что в мире он не позволил бы уговорить себя хоть на минуту оставить свои подземные норы.

Хорошо ему в них было, безопасно и привычно. Болезненный опыт раз и навсегда убил в нем слабые и, в общем-то, рудиментарные остатки интереса, который он когда-то проявлял к тому, что лежало за пределами туннеля.

Единственными звеньями, связывавшими его с миром, были поезда, шесть раз в сутки проходившие через горловину туннеля, и пятнадцатилетний хиляк-недотепа Йедрух, который каждые два дня приносил ему самые необходимые продукты. Никто не заходил к нему, чтобы скрасить его мрачное одиночество, ибо Флорек был человеком угрюмым и избегал человеческого общества. С тех пор как умер отец, он ни с кем не обменялся ни словом, а с Йедрухом-кретином общался с помощью знаков, поскольку «дурачок» был глухонемым. Поговаривали даже, что Антоний Флорек из-за многолетнего молчания забыл человеческую речь и что с ним было нелегко объясниться. Когда несколько лет назад из-за поломки колесной оси у одного из вагонов международного экспресса составу пришлось на время остановиться у входа в туннель и начальник поезда настойчиво пытался втянуть молчаливого обходчика в разговор, Флорек отвечал неохотно и с усилием, как человек, который с трудом подыскивает слова, чтобы высказать свои мысли...

Зато в минуты одиночества и тишины, в часы, когда его не тревожили пробегающие мимо поезда, смотритель чувствовал себя в своей стихии. Выпрямлялась тогда его сутулая спина, поднималась робко склоненная голова, а маленькие суженные зрачки озарялись блеском воскресавшей жизненной силы.

- 291 -

Ибо Антоний Флорек любил свои подгорные владения со страстностью людей хворых и одиноких. Любил эти низкие своды, бочкообразные, угнетающие, нависавшие над его головой тяжестью гранитного колосса, — эти выбитые в скалах наклонные стены с грубо отесанной поверхностью, эту огромную, задумчивую тишину и эти угрюмые перспективы, вечно прячущиеся в мрачных тенях...

Таилось в них что-то непостижимое, какая-то тупая и упрямая сила, какая-то мощь, сроднившаяся с недвижностью и грозным бездействием. Инстинкт дитя подземелья подсказывал Флореку, что наиболее подходящим освещением для областей, подвластных этой таинственной силе, был полумрак, если не абсолютная тьма. Поэтому, пользуясь каждым длительным перерывом в движении поездов, он уменьшал уровень освещения в туннеле до половины, а то и до трети. Ибо по уставу длинный, шестикилометровый скальный проход под Турбачем должен был освещаться без перерыва днем и ночью светом электрических ламп, расположенных на расстоянии шестидесяти метров одна от другой. Смотрителю это освещение казалось слишком сильным, и излишним как таковое.