— Слишком однобокое суждение, махатма, — возразил Лещиц. — В Европе тоже существуют прекрасные, возвышенные духом вещи, радующие душу.
— Знаю, — лаконично ответил Ришивирада. — Однако преобладает то, что предназначено для тела и его потребностей. А по тому, что в нем на самом деле преобладает, мы ведь и оцениваем его характер, не так, мой друг из Лехистана*?
— Ну... Да.
____________
* Лехистан — название Польши в некоторых восточных языках, образованное от исторического этнонима «ляхи».
- 255 -
Индус несколько раз погладил свою длинную молочно-белую бороду, которая почти достигала пояса, и продолжал говорить, заняв место напротив:
— Эти господа за столом, ваши ученые товарищи из Европы, вполне довольны Землей и состоянием человечества. Я слышал все, о чем вы беседовали минуту назад.
— Ну, не все, — поправил его Лещиц. — Не все мы так гордимся нашей современной цивилизацией.
— Знаю. Например, вы и тот молодой итальянец.
— Нас больше.
— Возможно. Было бы обидно, если бы было иначе. Странное дело, как часто европейская наука будто бы приближается к нам, детям Великой Тайны, и все-таки как же она до сих пор от нас далека. Профессор Пембертон верно предвидит приближение скорой катастрофы. И мы тоже прозреваем ее, однако она не представляется нам в столь отчаянно-мрачных красках, как сторонникам его взглядов. Ибо пусть даже Земля и погибнет, но не исчезнет ее бессмертный дух, который возродится через века и вновь облачится в плоть.
— А индивидуальность ее обитателей?
— Она также останется нетронутой. Ибо Вселенная вечна и происходит из Духа, однако лишь периодически становится доступной взору. Поэтому время от времени волна жизни накрывает нашу планету, прокатывается по ней на протяжении каких-то трехсот миллионов лет и, выполнив свою задачу, переходит к другой планете. И тогда, в ходе движения жизнетворной волны, которая называется манвантара*, возникают и гибнут человеческие расы, число которым семь. А когда Земля и ее население заканчивают свое развитие в течение одного оборота, наступает период отдыха и передышки, так называемая ночь Земли, пралайя**, продолжительность которой равна времени манвантары.
____________
* Манвантара (санскр.) — мера времени в индуизме: период обращения космической волны, которая порождает жизнь на Земле.
** Пралайя (санскр.) — ночь Земли, период отдыха, когда замирает все живое.
- 256 -
— И когда же человечество достигнет своей наивысшей точки развития?
— В конце седьмого оборота. Тогда Дух его освободится от нового воплощения и упокоится в лоне Предвечного. Согласно расчетам посвященных в тайну, сейчас мы находимся на исходе четвертого оборота.
— То есть, иначе говоря, конец Земли уже близок?
— По сравнению с вечностью — да. Однако если мерить время продолжительностью средней человеческой жизни, то до четвертой пралайи еще далеко. В любом случае у нас впереди есть еще несколько десятков тысяч лет.
Лещиц улыбнулся:
— Значит, еще можно спокойно пожить. Во всяком случае, мы с вами не дождемся этого необыкновенного момента.
Стряхнул пепел с сигары и, коротко взглянув в величественное лицо индуса, заговорил:
— Но до тех пор, пока наступит день четвертого разъединения скреп земных, ему будут предшествовать отдельные предзнаменования, не правда ли? Допускаешь ли ты, махатма, возможность энтропии в ограниченных пределах?
— Почему бы и нет? Частичная пралайя является вполне бесспорным явлением. Сухая ветка погибает и отваливается от ствола раньше, чем живые побеги, которые еще успеют распустить почки... Впрочем, и такая пралайя может быть двоякой: либо временным упадком, пусть даже на период десятков миллионов лет, но с надеждой на возвращение, или же абсолютной гибелью без возможности нового возрождения. Последний случай в истории мира редок, однако возможен; это справедливое наказание за леность духа, который позволил плоти полностью поработить себя.
Замолчал и, опершись рукой о подоконник, смотрел на проносящийся перед глазами ночной пейзаж.
В этот самый миг поезд проезжал мимо какой-то станции. На мгновение с навеса над перроном в окна ударила вспышка света и тут же пропала.
- 257 -
— Ментон, — пояснил Лещиц, — последняя станция Французской Ривьеры; через несколько минут пересечем границу и въедем на итальянскую территорию.
И взглянул на часы:
— Восемь сорок пять. Неслыханная вещь, сдается мне, что мы серьезно опаздываем. В это время мы уже должны быть по крайней мере в Сан-Ремо, если не в Порто-Маурицио.
— В самом деле. Темп поездки значительно снизился. Я это заметил еще час назад, наблюдая картину за окнами: детали пейзажа перемещаются теперь перед глазами гораздо медленнее, чем прежде; то, что ранее сливалось в серую однородную непрерывность, теперь выделяется вполне отчетливо.
— Parbleuf — выругался какой-то француз, приближаясь к ним с часами в руке. — Если мы будем так ползти и дальше, то не увидим восход солнца в Венеции.
— Вы его не увидите, — спокойно подтвердил Ришивирада, глядя куда-то вдаль в пространство.
Француз посмотрел на него через монокль с сосредоточенным вниманием:
— Etes-vous prophete?*