Демон Максвелла

— Серьезно? В чьем переводе? Ричарда Вильгельма? Дай-ка мне взглянуть.

Я передаю ей книгу, и она подносит ее к лицу. Я начинаю догадываться, что эта дурочка понимает гораздо больше, чем я предполагал.

— Это английское издание. Я пользовалась им, когда только начинала этим заниматься. А потом я решила, что лучше Вильгельм на немецком. Я хотела сверить поэтические отрывки. А когда обнаружила между ними разительные отличия, то подумала: «Черт! Если текст столько теряет в переводе с немецкого на английский, сколько он должен был потерять в переводе с древнекитайского на немецкий!» И решила послать все к черту. Последний раз я гадала, когда моя идиотская собака-поводырь опрокинула корзину для бумаг в поисках моих тампонов. Сукин сын решил, что я с ним играю. Схватил книгу и убежал, а пока я его ловила, он успел изорвать ее в клочья. Немецкая овчарка. Когда он видел что-нибудь написанное на языке предков, он просто не мог удержаться. Кстати, а что это за осколки на полу? Ты что-то уронил или я пропустила еврейскую свадьбу? На собак мне наплевать, зато я очень люблю свадьбы. Взрослые считают их поводом для того, чтобы напиться и распустить языки. Может, и ты надрался на свадьбе, что от тебя так разит? Признавайся!

— Хочешь верь, хочешь нет, но я надрался в Диснейленде.

— Верю. На ракете. Убери-ка свою книгу, пока у меня не начались галлюцинации и я не увидела собаку.

Пытаясь дотянуться до сумки, я случайно роняю ее трость, и она падает прежде, чем я успеваю ее поймать.

— Осторожно! — кричит она. — Ты роняешь мой третий глаз!

Она поднимает трость и ставит ее за кушетку, подальше от меня, потом снова наклоняется и смотрит на меня со свирепым видом:

— Неудивительно, что у тебя такой виноватый вид, так и норовишь что-нибудь сломать.

Несмотря на всю ее свирепость, я не могу удержаться от улыбки. На самом деле все это маска. Думаю, она даже не отдает себе отчета в том, что изображает. К тому же она не такая уж неженка, как мне показалось вначале.

— Кстати, если уж ругаться, ты тут недавно произносила очень качественные проклятия.

— Ах, это, — замечает она, и всю ее свирепость как рукой снимает. Она подтягивает коленки к подбородку и обхватывает их руками. — Это не я, — честно признается она. — По большей части это Гари Снайдер. Стихотворение, которое называется «Заговор против демонов». Хочешь знать, почему я его запомнила? Потому что однажды я распылителем нарисовала целую картину. На футбольном поле. Помнишь, когда Билли Грэм устраивал пару лет тому назад огромную тусовку на стадионе Малтнома?

— Так это ты сделала?

— От одной линии ворот до другой. Целую ночь рисовала и израсходовала девятнадцать баллончиков. Некоторые слова были величиной в десять ярдов.

— Так ты та самая знаменитая художница? Класс! В газетах писали, что разобрать текст было невозможно.

— Так было же темно! К тому же у меня отвратительный почерк.

— Зато пару дней назад ты изъяснялась чрезвычайно внятно, — напоминаю я. Мне не хочется, чтобы она умолкала. Я вижу, как лицо ее заливается краской от полученного комплимента, и она начинает раскачиваться, обхватив себя за колени.

— Я здорово поцарапалась, — замечает она. — К тому же я говорю лучше, чем пишу.

Некоторое время она раскачивается, сосредоточенно глядя перед собой. Солнце уже почти скрылось за рекой, и помещение заливает мягкий теплый свет. Хромированные оконные переплеты приобретают желтоватый оттенок. И вдруг ни с того ни с сего она хлопает в ладоши.

— Вспомнила! — указывает она на меня пальцем. — Откуда я знаю твою меланхолическую харю! Из твоего дурацкого романа! Он такой же дурацкий, как и ты!

И она снова принимается раскачиваться. Я бы не удивился, если бы она начала сосать палец.

— Я тоже иногда пишу, когда не занимаюсь ничем другим, — ставит она меня в известность. — В настоящий момент я — астральная путешественница, остановившаяся на отдых. После двухдневных забот мисс Билл ничего другого не остается.

Я говорю, что она выглядит гораздо лучше остальных виденных мною здесь пациентов, от чего она снова краснеет.

— Просто я прячу транквилизаторы за щекой, — признается она. — Я никогда не принимаю их лекарства... Смотри...

Она ощупывает кушетку, поднимает большой осколок стекла, запихивает его себе в рот и делает глотательное движение. Потом открывает рот, демонстрирует мне язык и через мгновение выплевывает осколок, который со звоном падает на новые плитки.

— Знаешь, почему меня сюда упекли? Потому что я нажралась ЛСД и отправилась прогуливаться по ротонде Капитолия. А знаешь почему? Я праздновала окончание своего романа. Знаешь, как он назывался?

Я говорю, что с удовольствием узнаю. Я не могу избавиться от ощущения, что она дурит меня, но мне все равно. Я абсолютно очарован.

— Я назвала его «Гениальная девочка завоевывает мир». Не слишком затасканное название?

Я отвечаю, что встречал и похуже, особенно когда речь идет о первом произведении.