Демон никогда не спит

Барон, которому изрядно надоело слушать непонятный разговор, надоело торчать в душной полутьме лавки, достал свой серебряный портсигар, открыл его, закурил тонкую ароматную египетскую папиросу.

Не сразу до него дошло, что спор на незнакомом языке прекратился, Самуил и одноглазый лавочник молчат, не сводя глаз с него, точнее — с его портсигара.

— В чем дело? — недовольно осведомился Рудольф, выдохнув ароматный дым.

Одноглазый что-то быстро проговорил и поклонился, сложив руки в покорном и униженном жесте.

Проследив за его взглядом, барон понял, что лавочник смотрит на герб общества «Туле», выгравированный на портсигаре, — кинжал, переплетенный дубовыми ветками, на фоне свастики с закругленными концами…

Только теперь Рудольф фон Зеботтендорф понял, что кинжал на гербе удивительно похож на тот, что лежал перед ним на куске выцветшего холста.

Барон Рудольф фон Зеботтендорф сам стоял у истоков тайного общества «Туле». Эта тайная организация восприняла сокровенные учения Востока и создала на их основе мистическую теорию, в центре которой была идея о главенстве нордической расы. Общество «Туле» представляло собой что-то вроде тайного монашеского ордена, во главе которого стояли верные приверженцы расовых идей и остающиеся в тени мистики и маги. Создавая герб общества, барон изучил множество старинных манускриптов и наконец выделил символ свастики, издавна использовавшийся арийцами, а также священный кинжал древнего рода королей-священников Адлер-Велиготов.

— В чем дело? — повторил барон, пристально глядя на одноглазого и медленно убирая в карман портсигар.

— Он согласен, милостивый господин! — сообщил, угодливо кланяясь, Самуил. — Он согласен продать тебе этот кинжал за… — еврей на мгновение замялся, — за двести марок!

— Немалые деньги! — проговорил барон, но тут же полез за бумажником: удивительный кинжал слишком заинтересовал его, чтобы упустить такую сделку.

— Этот человек лжет! — воскликнул вдруг одноглазый на чистейшем арабском языке. — Я не продаю священный кинжал, я дарю его тебе, господин!

— Это недоразумение… — засмущался Самуил. — Я не понял его слов… я не очень хорошо говорю на этом языке…

— Спасибо, — барон внимательно, как впервые, посмотрел на одноглазого и отметил благородство его черт и выправку прирожденного воина. — Скажите, друг мой, как вас зовут и на каком языке вы разговаривали с моим жуликоватым проводником? Я знаю много восточных языков, но этот мне незнаком…

Одноглазый снова воскликнул что-то на том же непонятном наречии и показал рукой за спину барона. Рудольф инстинктивно оглянулся, однако не увидел ничего примечательного. Он снова повернулся к странному торговцу…

Но того и след простыл, только в глубине лавки качался потревоженный ковер, закрывавший, по-видимому, потайной выход из этого заведения.

— Пойдемте отсюда, милостивый господин! — заторопил его Самуил и даже осмелился схватить Рудольфа за рукав. — Это нехорошее место, здесь неспокойно!

— Кто этот человек? — осведомился барон, вслед за провожатым выходя из лавки. — Почему он сбежал?

— Должно быть, жулик! — заверил его Самуил. — Здешние торговцы все жулики. Должно быть, он понял, что милостивый господин раскусил его хитрости, и решил сбежать, прежде чем вы пожалуетесь Сулейман-паше…

— Жулик? — удивленно переспросил барон. — Но ведь он подарил мне кинжал, не взяв с меня ни пфеннига… это ты, милейший, хотел на этом подзаработать…

— Чего вы хотите, милостивый господин? — заныл Самуил. — Мне нужно кормить многочисленных детей…

— Пустое! — пренебрежительно отмахнулся барон. — Я на тебя нисколько не сержусь. Скажи мне только, на каком языке ты с ним разговаривал?

— На каком языке? — переспросил Самуил, пряча глаза. — Бог его знает, что это за язык! Мне так часто приходится разговаривать с разными людьми, чтобы заработать лишнюю копейку на хлеб для своих детей, что я научился понимать всех, кто встречается на улицах этого города, — и ливийских разбойников, и амхарских пастухов, и сирийских торговцев пряностями…

— Ты что-то темнишь, Самуил! — недовольно проговорил барон. — Берегись, я могу, в конце концов, рассердиться!

— Воля ваша, милостивый господин, только больше я ничего не могу вам сказать! Я и так сказал слишком много!

У Рудольфа фон Зеботтендорфа внезапно закружилась голова. Все звуки огромного города слились в странную, пугающую, варварскую музыку. Ему вдруг показалось, что сегодняшняя встреча с одноглазым лавочником приснилась ему или привиделась в наркотическом бреду в одном из здешних притонов. Однако боковой карман его френча оттягивала холодная тяжесть удивительного кинжала, доказывая реальность всего происшедшего…

Катя опоздала на десять минут и, разумеется, вешая куртку в закутке, отгороженном стеллажами с журналами, столкнулась с заведующей библиотекой Кирой Леонидовной.

Бежать было поздно, Кира прекрасно видела, что Катя запыхавшаяся и растрепанная.

— Екатерина Дмитриевна, доброе утро! — сказала Кира. — Вас не затруднит заменить сегодня Черевичкину в читальном зале? У нее карантин в школе, ребенка не с кем оставить…

— Но у меня… — начала было Катя.