Демон сакуры

Майя достала с полки большую папку формата А-4. Они уселись рядышком. Георгий Петрович внимательно просматривал рисунки, которые демонстрировала ему Майя. И все они были выполнены в одном стиле. Правда, на некоторых картинах линии сменялись пятнами, и тогда казалось, что это хаотичная мозаика, иногда перемежалось и то и другое, но и это выглядело ярко и, несомненно, притягивало взгляд. В отдельной папочке оказались работы, отличающиеся тем, что среди линий вдруг просматривался большой глаз, или губы, или ломаный профиль.

– Какой-то современный сюрреализм, – пробормотал Георгий Петрович. – Ты наверняка увлекаешься творчеством Сальвадора Дали?

Майя покраснела и промолчала. Про Дали она слышала, но его картинами не интересовалась. Она вообще не любила учиться. Ей нравилось изливать свои эмоции на бумагу именно в виде хаотичных линий, и она особо никогда не задумывалась ни над стилем, ни над сочетанием цветов. Она просто следовала за своими мыслями, подчинялась сиюминутному настроению, и если чувствовала облегчение после написания очередной картины, то считала, что работа удалась.

– А какую музыку ты слушаешь? – неожиданно поинтересовался он.

Майя вскочила и поставила диск.

– «Только не уходи – шепотом попросил. Снова твои шаги услышу…» – понеслось из колонок, и Георгий Петрович поморщился, но вежливо спросил:

– А что это за коллектив? Я совсем не разбираюсь в современной музыке.

– Это моя самая любимая группа «Китай», – сообщила Майя. – Я их просто обожаю. У меня есть и плакат с Гришей!

– С кем? – не понял он и повернул голову.

На одной из стен висел постер с изображением черноволосого бледного парня с густо подведенными глазами. В его руках краснело разломанное пластмассовое сердце.

– Гриша Радуга, их солист, – пояснила Майя и зарделась. – А продюсером у них Максим Фадеев, – зачем-то добавила она.

– Что-то слышал, – ответил Георгий Петрович, – но повторюсь, я плохо разбираюсь в современной поп-музыке.

– Я фанатка Радуги, – тихо призналась она.

Майя смешалась, ей вдруг стало неловко, отца она совершенно не знала и открывать свое сердце перед ним не собиралась. Она выключила музыкальный центр и села на диван.

– А что мама говорит о твоих работах? – после паузы поинтересовался Георгий Петрович, перебирая рисунки.

– Мазня! – коротко ответила она и пожала плечами.

– Да, твоей маме такое вряд ли может понравиться, – заметил он и улыбнулся.

– Что тут мне не нравится? – раздался взволнованный голос, и в комнату вошла Ирина Ивановна. – А, понятно, вы тут Майкины работы изучаете. Хоть бы ты, Гера, ей сказал, что все это полная ерунда! Какое практическое применение может быть такому вот? Намалевано черти что, – добавила она и взяла со стола лист.

Рисунок состоял из неровных пятнышек всех оттенков розового, полностью заполняющих ватман.

– И что это? – сказала Ирина Ивановна и скривилась в усмешке.

– Похоже на лепестки сакуры, – задумчиво ответил Георгий Петрович. – Они в Японии именно всех оттенков – от белого до красного и даже розово-фиолетового. Сакура это, конечно, вишня, но некоторые сорта сливы начинают цветение раньше нее, а у них цветы бывают именно сочного красно-розового цвета. На солнце это выглядит очень красиво!

– А ты бывал в Японии? – удивилась Майя.

– Бывал? – хмыкнула мама. – Да твой папа и сейчас там живет.

– По работе, – добавил он. – Я в служебной командировке… долгосрочной. Пока на три года, а там видно будет.

– А где ты работаешь? – уточнила Майя, ощутив острое любопытство.

– В одной компании, занимающейся медицинской техникой, – охотно ответил Георгий Петрович.

– У папы хороший пост, – с непонятной для Майи гордостью заявила Ирина Ивановна.

– А ты, смотрю, в курсе его дел, – тихо сказала девушка. – А со мной никогда ни о чем таком не говорила.

– Вообще-то я периодически звоню, – с удивлением заметил он, – и всегда передаю тебе приветы.

– Вот даже как? – сказала Майя и нахмурилась.

– Чего мы тут застряли? – торопливо проговорила мама. – Может, за стол вернемся?

– Значит, вы часто общаетесь, – не слушая ее, проговорила девушка, – а я знать ничего не знаю! Мало того, я всегда считала, что отец нас бросил.

– Ты уж прости меня! – ответила Ирина Ивановна и сжала руки. – Я не хотела тебя тревожить, дочка.

– А ты, Ира, не права! – не выдержал он, хотя, как видела Майя, старался сохранять спокойствие. – Я очень хотел и сейчас хочу общаться с дочерью! И я неприятно удивлен открывшимся фактом. Значит, ты нарочно препятствовала?

– Простите меня, мои дорогие! – покаянно произнесла Ирина Ивановна. – У тебя, Гера, своя жизнь, вот я и думала, что девочке совсем необязательно привязываться к тебе, встречаться, перезваниваться.

– Ничего, это мы исправим! – решительно сказал он.

– Уже и горячее готово. Я курочку запекла! Слышите, как пахнет? – другим тоном заговорила Ирина Ивановна.

– О, да! – заулыбался отец, хотя глаза оставались грустными. – И, правда, запах вкуснейший.

Он аккуратно сложил рисунки обратно в папку и встал.