Сравнение жизни с театром было найдено еще до Шекспира Эразмом Роттердамским, а до него Марком Аврелием.
Шопенгауэр.
Но Шекспир это сделал лучше всех.
Евреинов (любезно).
Не считая вас!
Шопенгауэр (скромничая).
Я предпочитаю истинно художественное произведение, говорящее не отвлеченно и суровым языком рефлексии, а наивным и детским языком созерцания, не общими понятиями, а мимолетными образами.
Евреинов.
В таком случае, дорогой наставник, вам положительно приходится благословить мое искусство «театра для себя».
Шопенгауэр (смеется).
Вам нельзя отказать в диалектических ухищрениях, так же как и в ребячестве.
Евреинов.
«Ребячество — отличительная черта гениальных людей», — сказал мой наставник?
Шопенгауэр (польщенный цитатой).
У вас хорошая память!..
Евреинов.
Merci.
Шопенгауэр.
Я не отказываюсь от своих слов. — Конечно, каждый гениальный человек уж потому большой ребенок, что смотрит на мир совершенно как на зрелище, т. е. как на что-то чуждое ему. К тому же эта решительная у гениев склонность к наглядному, к монологам!
Евреинов.
Я польщен, несмотря на то, что в своем ребячестве должен казаться смешным!
Шопенгауэр.
А разве мы не кажемся смешными, когда относимся слишком серьезно к настоящей действительности?!
Евреинов.
Вы правы, учитель.
Ницше (задумчиво).
Стать зрелым мужем — это значит снова обрести ту серьезность, которою обладал в детстве, во время игр.
Шопенгауэр (не слушая Ницше).
Ведь только, так сказать, «обыкновенный сын земли» совершенно исполнен и удовлетворен обычной действительностью, к которой он так «серьезно» относится! И не потому ли так пусто и бессодержательно, рассматриваемая извне, и так тупо и бессмысленно, ощутимая изнутри, протекает жизнь большинства людей! Какая разница с гением! — Вот кого действительность не может удовлетворить, потому что не может наполнить его сознания! И вот почему гений полагается {326} не на действительность, а на фантазию, которая расширяет его кругозор за пределы действительно предстоящих его личности объектов.
Евреинов.
Но разве при ближайшем исследовании мы не убеждаемся, что решающий голос в конце концов у всех, не только у гениев, принадлежит во всех делах не понятиям, не рассуждениям, а именно воображению, облекающему в красивый образ то, что оно желало бы нам навязать? Помнится, эта мысль принадлежит именно вам, учитель?
Шопенгауэр.
Совершенно верно. Но здесь вся разница в использовании фантазии гением и «обыкновенным сыном земли»[1008].
Евреинов.
Понимаю. А как вы относитесь, учитель, к использованию фантазии в целях проповедуемого мною «театра для себя»?
Шопенгауэр (уклончиво).
Вы же знаете, что умный человек и в одиночестве найдет отличное развлечение в своих мыслях и воображении, тогда как тупица… Гм… Несомненно счастливейшая страна та, которая нуждается в малом ввозе, если совсем в нем не нуждается, — так и из людей будет счастлив в вашем «театре для себя» лишь тот, в ком много внутренних сокровищ и кто для развлечения требует извне лишь немного или ничего. Подобный «импорт» обходится дорого, порабощая нас, опасен, причиняет часто неприятности и все же является лишь скверной заменой продуктом собственных недр.
Евреинов.
Вы говорите про официальный публичный театр?
Шопенгауэр.
Я говорю, что от других, вообще извне нельзя ни в каком отношении ожидать многого. А между тем circenses нужны людям.
Евреинов.
В таком случае, вне всякого сомнения, вы должны быть сторонником «театра для себя».
Шопенгауэр.
Вашей вербовке сторонников нельзя отказать в смелости. Но — шутки в сторону, — конечно, произведения, вылившиеся сразу, как бы наитием свыше (а таковыми, должно быть, вы видите инсцены вашего «театра для себя»), — все такие произведения имеют то великое преимущество, что они представляют собою чистое создание вдохновенной минуты, свободного парения гениальности, без всякой примеси тенденции и рефлексии; именно потому они, так сказать, пропитаны усладой, прекрасны всецело и сполна, не разделяются на шелуху и ядро, и впечатление от них гораздо неотразимее, сравнительно с тем, какое производят величайшие творения искусства, осуществляемые обдуманно и медленно.
Евреинов (пожимая горячими руками холодные руки Шопенгауэра).