Демон театральности

Вы и сами понимаете, что необходимо. Чай, родной он вам, не посторонний, свой! Пусть Маркс почтеннее, Бебель благороднее, а Каутский начитанней, — дедушка все же милее вам, не притворяйтесь — милее, потому что это, на поверку, ведь вы! Да‑с, вы сами! Пошумит в вас Маркс, побушует Маринетти^{880}, да и заночуют как в гостинице! А дедушка проснется в это время и проснется как у себя, наденет халат да и пойдет распоряжаться: «Зачем сюда всяких пускаешь?.. Пошли вон, дураки!.. Где мои книжки, где мой диван? мое кресло? мой стол? картинки? трубка? табакерка?..» И прогоните вы «дураков», и побежите в магазин за дедовскими книжками, мебелью, табакеркой.

Понимаете, к чему я веду?

Я веду к тому, что всякий из вас и без моих наставлений ублажает своего дедушку.

В самом деле! — какое нам дело, нам, модернистам, футуристам, американцам, — нам, людям завтрашнего дня, — нам, современнейшим строителям жизни, — нам, перепрыгивающим через Эйфелевы башни, — какое нам, черт возьми, дело до мебели соковых годов, до этих желтых фолиантов, до этого старинного фарфора, до Кипренского, Боровиковского, Венецианова?.. Что у нас общего с ними? Зачем они нам? К чему? в лом их! на толкучку! долой! хлам, хлам, хлам!..

А между тем…

Вот тут-то и зарыта собака! Виноват, не собака, а дедушка, и не зарыт, а живет, живет и здравствует, здравствует и распоряжается. Правда, спит старик порой месяцами! но зато уж если проснется… Другой из нас, смотришь, — голь-моль, а все деньги на подарки дедушке ухлопает! И не жаль! и радуется! и счастлив. Потому что строг уж очень его дедушка и неугомонен в своих требованиях. Подавай «его эпоху» натурой и все тут. Замучает, коль не ублажишь. Ну и разоряешься. Мне ведь это не нужно. Я футурист. — Пикассо, Маринетти, бензиномоторы — вот где моя страсть! (Сами знаете — не отставать же от века!) Но вот проснулся дедушка и… поворачивай оглобли! Потрафляй на его вкус! Смекай, чего его нога хочет! Угождай или замучает!.. И уж нет тогда моей воли! И уж это я не я! Проснулся дедушка, и след уж мой простыл. Тю‑тю! Поминай как звали! И был, да сплыл!

И вот я говорю: не все же бисерные чубуки да подстаканники старинные! Хочешь деду праздничек устроить — дай пожить ему как хочется! Пожить, а не на подстаканник только любоваться!

Любо дедушке в бане попариться («ну вас с вашими ваннами!»), вот и сделай ему одолжение: мыло казанское припаси, квасу купи игристого, заготовь два‑три веничка свеженьких, банщика кликни, в скобку остриженного, и наддай, и наддай, пока пар глаза не застелет!.. Чем деду баня мила? — А тем, что все здесь по-прежнему: доски, да бревна, да голые люди! Те же ушаты, мочалки, хлест веников. Время сюда и не жаловало словно! Если же краны по новой системе, так дед на них и не взглянет, коли пар напустит {390} не жалеючи. Наддай только, миленький, наддай хорошенько!.. Тело распарится — душенька размякнет! Мятный дух от мыла мысли свежит… Мочалка дрему щекоткою гонит. Веник березовый о младых летах сказки сказывает… А журчанье водички, тепленькой водички! — в нем и Моцарта звуки, и звуки забытого вальса, когда с «нею вдвоем, среди тысяч огней в вихре, знойно обнявши за талию… Хоры цыганок… Рыданье гитары…»

Крамбамбули! Крамбамбули!
Ах, черт возьми, Крамбамбули!

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Вот до чего баня довести деда может.

А то — чего проще! — сходи на охоту! Вычисти старую двустволку, ягдташ через плечо, причмокни собаке и айда спозаранку!.. Опять деду праздник! Опять не нарадуется! Любит старый кровопийствовать! Вот и уважь его в этом. Привольно деду среди знакомых мест! — Те же болота, леса, те же кочки, опушки! Та же собака!.. Тот же воздух румяный!.. И мысли те же, и чувства те же!.. И снова нет времени! — запрет ему положен. Так же птицы поют, как бывало! Так же сучья трещат под ногою! Тот же запах деревьев, цветочков и пороха! Все то же самое! Небо, земля и биение сердца!.. И в XIX‑м, и в XVIII‑м природа ведь та же! Века не сказались здесь! Снова дед молод! Идет, наслаждается!.. Этот знакомый всхлип жижи болотной! шорох в кустарнике! трепет собаки!.. Эй, не зевай! Глядь, там выпорхнул выводок!.. Целься! Спокойно! Вернее! Чуть выше!.. Пли!.. Грянул выстрел. Упала… Знай наших!.. Трезор уж несет и виляет хвостом… Жирная!.. Ловко! Ягдташ чуть тяжеле, но легче зато на душе. Хорошо!

А то еще можно вот что устроить. — Если гостите в именье, закажите бабам, что на огороде возятся, песню старинную. Сами оденьтесь в шлафрок, возьмите с собой табакерку, томик «Северных цветов»^{881} или «Путешествие» кн. Шаликова^{882}, отправьтесь-ка подальше в парк да и усядьтесь поудобнее на скамейку под столетним дубом. Любо-дорого тогда вперемежку понюшку за понюшкой ноздрями потягивать, глазами строчку за строчкой проглатывать, ушами слово за словом песни с огорода ловить.