– На первой лестничной площадке. Моя квартира на второй площадке. У меня здесь
– Так вы, часом, не
– Наверное, вы хотите сказать, что это
На это Антони не нашелся что ответить. Он вошел в комнату № 2 и закрыл за собой дверь. В такие мягкие, тихие летние дни в комнате, со всех сторон окруженной кирпичными стенами, темнело уже к шести вечера. Антони включил лампу-медузу и посмотрел, как свет осветил весь дворик под окном. Высунувшись из окна, посмотрел наверх. В кирпичной стене, возвышавшейся над его головой, было еще всего одно окно. Оно располагалось на верхнем этаже. Легкомысленные тюлевые занавески в этом окне пошевелились. Было понятно, что кто-то смотрит на него и на свет, льющийся из его окна, но Антони еще слишком плохо знал расположение комнат дома, чтобы можно было определить, кто же это был.
С того самого дня в течение всей недели Артур каждое утро внимательно прислушивался, когда же Антони Джонсон отправится на работу. Но Джонатан Дин и семейка Котовски по утрам всегда уходили с таким шумом и грохотом, что остальных постояльцев просто не было слышно. Однако Артур был совершенно уверен, что по вечерам Антони Джонсон оставался дома. Каждый вечер Артур наблюдал из своего окна пятно света, перечеркнутое крестом от оконной рамы, падавшее из окна
Разбирая почту в пятницу утром, Артур увидел, как дверь комнаты Антони открылась, и тот прошел в ванную, одетый только в джинсы. Этот человек что, никогда не работает? Именно в этой почте и было первое письмо, пришедшее на имя Антони Джонсона. Артур знал, что письмо адресовано именно Антони, потому что отправлено оно было из Йорка, и адрес отправителя был: Миссис Р. Л. Джонсон, 22 Вест-Хайэм-гейт, Йорк. Однако адрес получателя был написан с явной претензией: А. Джонсону, эсквайру [11], 2/142 Тринити-роуд, Лондон W15 6HD. Артур в раздражении прикусил губу, и, когда через минуту из ванной вышел Антони Джонсон, весь пахнущий зубной пастой и свежестью, Артур не преминул обратить его внимание на возможные последствия подобной неточности.
Казалось, что на молодого человека это не произвело никакого впечатления.
– Письмо от моей матушки, – пояснил он. – Если это так уж важно, то я скажу ей, чтобы впредь она писала «комната № 2».
– Буду вам очень благодарен, мистер Джонсон. Подобная небрежность может привести к значительным затруднениям и неловкости.
Антони Джонсон улыбнулся, продемонстрировав великолепные зубы. Казалось, что он лучится здоровьем, жизнелюбием и мужским началом до такой степени, что Артур Джонсон даже поежился. Кроме того, Артур не любил смотреть на обнаженные мужские торсы в девять десять утра – это совсем не для него, благодарю покорно.
– К значительной неловкости, – повторил он.
– Не думаю. Давайте не будем бежать впереди паровоза. Я полагаю, что мне будет приходить не так уж много писем, и все они будут или из Йорка, или из Бристоля.
– Очень хорошо. Я считал своим долгом предупредить вас, что я и сделал. Теперь вы не сможете сказать, что не были предупреждены, в случае если письма перепутаются.
– Да я и не собираюсь в чем-то вас обвинять.
Больше Артур ничего не сказал. Манеры этого человека обезоружили его. Антони был совершенно спокоен, доброжелателен и великолепно небрежен. Артур мог бы согласиться на извинение или попытку оправдаться, но подобное холодное признание вины – да нет, даже не холодное, а теплое и дружелюбное – было чем-то, с чем ему еще никогда не приходилось сталкиваться. Все это выглядело так, как будто из них двоих Антони Джонсон был старше и мудрее и поэтому мог себе позволить относиться к подобным бытовым проблемам со снисхождением.
Это происшествие здорово выбило Артура из колеи. Когда он разбирал письма на следующий день, у него было желание взять, да и распечатать письмо из Бристоля, якобы по ошибке. Конечно, он этого не сделал, хотя штамп почтового отделения был совсем бледный, а адресовано оно опять было А. Джонсону, эсквайру, 2/142 Тринити-роуд, Лондон W15 6HD. Конверт был сделан из толстой бумаги, лилово-лавандового цвета, явно не из дешевых.
Артур поместил его на самом краю стола справа – именно это место он определил для корреспонденции на имя Антони Джонсона. После этого вышел в палисадник, чтобы хоть как-нибудь попытаться привести в порядок разруху внутри и вокруг бака для мусора. Мусорщики бастовали уже две недели. В неподвижном воздухе мусор издавал резкий вонючий запах с примесью сероводорода.
Когда он вернулся в дом, конверта уже не было.