Демон в моих глазах

– Давай пригласим старину Джонсона выпить вместе с нами. Конечно, решать тебе, это твой день, но мне кажется несколько неудобным…

Прежде чем Антони закончил, Уинстон замахал рукой Артуру, который начал переходить улицу.

– Хорошо, что ты его заметил, – повернулся он к Антони. – Утром он сказал мне такие теплые слова, что самое меньшее, что мы можем для него сделать, так это пригласить его вместе с нами. Тем более что остальные жильцы дома уже здесь… Мистер Джонсон! – крикнул он. – У вас найдется несколько минут, чтобы зайти с нами в «Водяную лилию» и отпраздновать нашу свадьбу?

Антони не удивился, увидев, что это предложение поставило Артура в затруднительное положение, даже слегка шокировало его. Сначала на его лице появился румянец, а затем раздался поток извинений.

– Нет, я не могу – это очень мило с вашей стороны – меня ждет трудный вечер – вы не должны рассчитывать на меня, мистер Мервин.

Все было совершенно ясно. Однако Антони да и сам Артур не приняли во внимание традиционное вест-индское гостеприимство и энтузиазм. Если бы дело касалось только словесной перепалки, Артур Джонсон, скорее всего, победил бы, но спорить ему не дали, так как ситуацию взял под свой контроль брат Уинстона, мужчина, который так и излучал дружелюбие. Даже Антони, который совсем недавно сочувствовал Артуру Джонсону, ничего не мог с собой поделать – он чуть не расхохотался, когда увидел, как этот жеманный и аскетичный персонаж буквально втащили в «Водяную лилию» и усадили между Перри Мервином и Джонатаном Дином. Артур был удивлен и в то же время испуган. Сжимая свой пакет с бельем, он выглядел как мелкий воришка в окружении двух детективов в штатском, а в пакете, естественно, находились улики преступления. Теперь уже Ли-Ли взяла дело в свои руки и, несмотря на протесты Артура, засунула пакет под скамейку, на которой сидели они с Джонатаном Дином, разделенные этой жертвой гостеприимства.

Это же настоящее похищение, подумал Артур, хотя он был слишком оскорблен, чтобы сказать это вслух. Раньше он никогда не бывал в «Водяной лилии», которую в его юности тетушка Грейси характеризовала исключительно как вертеп и гнездо разврата. Озадаченный и смущенный, он сидел не двигаясь, в то время как Джонатан Дин говорил комплименты Ли-Ли, не обращая на него никакого внимания, а девушка, как всегда, хихикала в ответ. Однако на этом его несчастья не закончились. Сидевшая напротив коренастая и очень чернокожая женщина стала со скоростью пулемета задавать ему вопросы, касающиеся его работы, его личной жизни и того, как долго он живет на Тринити-роуд. Антони Джонсон избавил его от необходимости отвечать на четвертый вопрос – не находит ли он невесту совершенно очаровательной? – спросив Артура, что он выпьет. Естественно, что Артур ответил «маленькое бренди».

– Кларет пьют юнцы, портвейн – мужчины, но тот, кто хочет стать настоящим героем, – пьет бренди, – произнеся эту цитату, Дин расхохотался и сказал, что он процитировал доктора Джонсона.

Артур не понял, что Джонатан имеет в виду, однако почувствовал, что это был выпад лично против него и, может быть, против Антони Джонсона. Бренди принесли вместе с целым набором менее крепких напитков, и Артур задумался, не сделал ли он слишком дорогой заказ, совершив тем самым серьезную ошибку. Вокруг стола начались две совершенно независимые беседы. В одной принимали участие Ли-Ли, Джонатан Дин и невестка Мервина, а в другой – новобрачные и брат Мервина. Артур чувствовал, что он сам и другой Джонсонисключены из этих бесед. Антони выглядел больным. Наверное, слишком много выпил во время праздничного ланча, подумал Артур, – и стал обдумывать, как бы завязать с ним беседу. В конце концов, они были единственными чистокровными англичанами за этим столом, потому что этого омерзительного Дина можно было не считать, так как он почти наверняка ирландец. Они с другим Джонсономдолжны выступать единым фронтом. Артур уже открыл рот, чтобы начать разговор о сильных морозах, которые телевидение предсказало на грядущую ночь, когда Дин, подняв свой стакан, начал то, что он назвал свадебной речью.

Сначала ее слушали в полном молчании, хотя видно было, что Уинстон Мервин нервничает. Не нравится, когда кто-то тянет одеяло на себя, ехидно подумал Артур. А Дин, без сомнения, выпендривался своим образованием, произнося вещи, которые невозможно было произнести экспромтом, а можно было только записать, а затем выучить наизусть. Вся речь была исключительно о любви и семейной жизни; Артур даже хихикнул, когда Дин, глядя на плотного шурина Мервина, произнес, что в семье мужчина становится эгоистичным и слабым и что вообще его мораль претерпевает серьезные изменения. При этом Артур чувствовал, как под столом нога в грубой обуви пыталась через его ноги нащупать изящно обутую ножку. Артуру пришлось поджать колени.

– Жениться, – произнес Дин, – это значит навсегда привязать себя к дому. Тебе ничего не остается, даже права на самоубийство, кроме обязанности быть хорошим семьянином.