Теперь я узнавал в ней ту женщину, с которой познакомился, когда пришел разузнать о Сияющем Свете. И голос был тот же — низкий, грудной. И эти колышущиеся в лунном свете пряди волос… Но главное, я увидел тот же характер, то же нежелание поделиться своей печалью, которую ей в общем-то никогда толком не удавалось скрыть.
Тогда мне, конечно, следовало бы бросить ей вызов, швырнуть ей в лицо правду — что ее сын вовсе не уезжал из города, а вместе с Туманным, Проворным и каким-то их безвестным сообщником пытался лишить меня жизни, и что она, я уверен, тоже была участницей этого заговора, потому что встречалась на игровом поле с парнем вовсе не для того, чтобы заплатить долги сына. Все это мне следовало бы ей сказать тогда.
Но я этого не сделал, так как вдруг забыл про все свои страхи и подозрения, а помнил только то, что видел и слышал в этот вечер, — тихую, почти беззвучную молитву беспомощной женщины, ее дрожащие руки с кровавой бумажкой в руках, ее горе и страх, выглядевшие неподдельными, даже если она мне лгала.
— Ты и в самом деле не веришь, что он вернется?
— Нет… да… не верю. — Слова эти я расслышал с трудом, но потом она вдруг громко всхлипнула.
Всхлипнула как ребенок, и я уже не мог сдерживаться — я протянул к ней руки и обнял ее, и она доверчиво уткнулась плечом в мое костлявое плечо.
Но, даже обливаясь слезами, она не теряла благоразумия — только тихо всхлипывала в моих объятиях. Я, кажется, шептал какие-то слова утешения и неуклюже гладил ее по голове.
— Ты хоть понимаешь, почему ему пришлось уехать? Ведь останься он после того, что произошло, они убили бы его!
— Понимаю. — Она по-прежнему имела в виду торговцев, а я по-прежнему гадал: неужели она и впрямь верит, будто ее сыну удалось укрыться от их гнева после произошедшего на празднике?
— Я знаю, что люди думают о нем. Но он не такое чудовище. Он может быть очень добрым. Он способен любить и жалеть, только люди этого не понимают. А ведь он всего лишь мальчишка, немного разболтанный, потому что у него нет отца. Уж отец-то держал бы его в ежовых рукавицах! Они бы вместе путешествовали по торговым делам в земли майя, сапотеков и йопи. Ведь я знаю: Сияющий Свет всегда этого и хотел — быть похожим на отца, быть героем для своего народа!.. — Она не договорила и разрыдалась.
В лунном свете я видел только ее силуэт. И ее запах — запах чистого, ухоженного женского тела — радовал меня больше, чем ее лицо, если бы я смог разглядеть его.
Я коснулся ее волос.
— Лилия…
Это прикосновение разрушило чары. Она моментально взяла себя в руки.
— Уже поздно. Прости, я не хотела наваливать на тебя мои семейные проблемы.
Она поднялась, а я пальцами нащупал подол ее юбки. Она колебалась всего мгновение, но оно показалось мне вечностью.
Она сидела на коленях возле меня еще долго, почти не говорила и была погружена в свои мысли.
— А Куаутенанко ты помнишь? — наконец спросила она.
— Я помню, как возвращались домой почтека.
Я действительно помнил, как весь Мехико (во всяком случае, так тогда казалось) вышел встречать победоносных торговцев. Жители города вытянулись шеренгами вдоль дамбы, соединявшей южный берег озера со столицей, чтобы радостно приветствовать небольшую кучку людей на последнем отрезке их пути домой.
— Я все не могла поверить, что он пропал. — Не было нужды спрашивать, кого она имеет в виду, а она продолжала: — Конечно, они послали вперед вестников, поэтому мы знали, кто вернется домой живым, а кто нет. Но я все твердила себе, что, должно быть, произошла какая-то ошибка. Поэтому я тоже стояла на обочине дороги и вглядывалась в лица идущих, а люди веселились, радовались и кричали мне, что я должна гордиться.
— Я тоже был там. — Во главе ликующей толпы, по приказу императора Ауицотля, были выставлены огненные жрецы, главные стражи порядка. Я тоже находился среди этих жрецов и истошно дул в свою раковину-трубу, чтобы ее громогласный звук влился в шум всеобщего ликования.
— Они все почти уже прошли, когда я увидела его.
— Увидела его?! — недоуменно переспросил я. — Ты говоришь про Шипопоку? Но я думал, он…
— Он выглядел таким старым!.. — продолжала она как ни в чем не бывало. — Он нес один-единственный трофей — украшенное перьями знамя, но по его согбенной фигуре можно было подумать, будто он несет тяжеленный кусок гранита. Лица его я не видела, зато сразу узнала плащ — рваный и грязный. Этот плащ я узнала бы где угодно, потому что сама расшивала его.
Теперь я понял, каким будет дальше ее рассказ. Я тоже видел этого человека — он плелся в конце колонны угрюмых, измученных людей, пока не услышал знакомый голос, как-то долетевший до него сквозь рев толпы. Тогда он остановился, поднял голову и улыбнулся.
— На руках у меня был малыш Сияющий Свет. Я высоко подняла его и закричала и только потом поняла, что… это мой отец, только в плаще мужа.
— И тебе в тот момент хотелось, чтобы погиб не муж, а он.
— Мне самой хотелось умереть, чтобы никогда не пережить такого! Четыре года я ждала Шипопоку, и в то мгновение я поверила, будто это он. Можешь ты себе представить, что я тогда испытала?