Демоническая интермедия. Первый экзорцист

Наградив мальчика удивлённым взглядом, Измаил вдруг переменился в лице и добродушно улыбнулся, как всегда улыбался по утрам и во время чтения молитвы. Эта улыбка была исполнена светом и благодатью. Оторвав печать на свитке, он терпеливо развернул его и окинул оценивающим взглядом. Потом начал читать его про себя, мысленно переставляя буквы местами и непонятный для обывателя шифр превращая в плавно льющийся текст.

Произношение этого шифра было несложным, но более продолжительным, чем его написание. Однако, никто ещё не видел нужды в том, чтобы читать его вслух. Для обозначения одного знака по половине бралось две буквы: первая была из древнегреческой азбуки, вторая – из кельтской. Знаки получались неровными и схожими на египетские и месопотамские иероглифы, а быструю речь было просто не разобрать. Такой способ шифрования был идеален для тех, кого ищет власть и кто хочет сохранить свои намерения в тайне.

– Такого не может быть! Нимериус сдался, – резюмировал Измаил сразу, как оторвался от письма. – Наш дорогой друг предал свои каноны. И он хочет, чтобы я помог ему понять священные писания нашего Бога, библейского Бога, Тит, – он хлопнул рукой по столу и усмехнулся. – Кто бы мог подумать, что после нашего конфликта на религиозной почве он сам попросит моей помощи? Удивительно!

– Так, вы поможете ему? – аккуратно поинтересовался Тит и взял на руки ту самую кошку, незаметно последовавшую за ним.

– Это мой долг, – Измаил вдруг посерьёзнел, но эта строгость быстро сошла на «нет». – Каждое утро я буду молиться, чтобы Нимериус не пожалел о принятом решении и внёс свой особенный вклад в наше общее дело, – его взгляд скользнул по священным писаниям, в хаотичном, творческом порядке разложенным на столе.

– А почему он обратился к вам? – Тит с любопытством наклонил голову вбок, продолжая поглаживать медного цвета загривок стройной молодой кошки. – Что могло так потрясти его, язычника, чтобы он написал вам?

– Боюсь, что Нимериус и его сын столкнулись со злыми духами. С демонами, мой мальчик, – Измаил взял письмо и указал на тот абзац, где Октавий описывал состояние своей жены перед смертью. – Как ты помнишь, это называется одержимостью. Нетипичное поведение, избегание серебряных предметов и священных мест. «Странные очи», – задумчиво процитировал он. – Наверное, Нимериус имел в виду, что они были чёрные. Да, именно так.

– Тогда мы поможем ему! Мы ведь почти придумали молитву от одержимости.

– Почти, Тит, ещё многое нужно уточнить и применить на практике. Надеюсь, что он тоже поможет нам. Здесь ещё уйма работы. Мне одному не справиться…

– А как же я, учитель?

– Да, Тит, как я мог забыть тебя, – он снова засиял доброй старческой улыбкой.

И они продолжили обсуждать их непростое ремесло и личность Нимериуса. Та самая огненно-рыжая кошка, вальяжно разлегшаяся на коленях у Тита, внимала каждое их слово. А её яркие изумрудные глаза не отрывались от фигуры Измаила, будто видели в нём добычу и при том – не малую.

Глава

III

Императорский дом можно было без преувеличения назвать дворцом. Октавий в последнее время зачастил с визитами туда, однако Константину это только симпатизировало – они с ещё тройкой граждан высшего сословия во всех подробностях планировали народные гуляния в начале лета. На этих же встречах можно было узнать самые свежие новости политики, экономики и военного дела. Хоть Нимериус не раз выражал свою нелюбовь к войнам, большую часть времени их беседа была занята именно ею.

В первые десять лет правления Константин заслуживал похвалы, но когда в его руки попала безграничная власть над Империей, он стал жёстче относиться к своему народу и расточительнее – к своим придворным льстецам и друзьям, которые зачастую являлись одними и теми же людьми. К закату своих лет он стал мелочным и тщеславным, цеплявшимся за любую похвалу и желавшим говорить только о своей персоне.

Но он не утратил страсти к роскоши и пышности, а потому почти каждый визит его любимейших льстецов превращался в целый официальный прием. Слушать критику по этому поводу ни от высших сановников, ни от жрецов, ни от семьи он не желал.

И хоть Константин и был расчётлив и всегда старался решить вопрос выгоднейшим для Империи способом, в вопросах религии в последнее время он был не уверен. Он знал, что рано или поздно прогрессивное христианство победит, но он не мог выбрать их сторону из-за собственных убеждений и нравов.

– Знаешь, Октавий, я нахожусь в томном и нетерпеливом ожидании твоей новой пьесы, – Август, рядом с которым шёл Константин и Октавий, многозначительно поднял брови. – Ещё целых два месяца! Ужас! Почему апрель и май не могут пройти быстрее? Два месяца ожидания…

– Такого же ожидания, что испытывает юноша перед первой брачной ночью, я полагаю? – остро заметил император и потянул руку к рабу, что шёл чуть в стороне с тарелкой винограда и фиников.

Все немного посмеялись, переглядываясь и учтиво друг друга подначивая.