Демонолог

После чего она поднимается с места. Делает один-единственный шаг, потребный для того, чтобы подойти вплотную к моему столу, достает ручку из кофейной кружки и пишет в моем блокноте для заметок, лежащем возле телефона, многозначное число. Сумма немного превышает треть моего годового жалованья.

– Вы намерены заплатить мне эту сумму за то, чтобы я отправился в Венецию и посетил чей-то дом? После чего развернулся и полетел обратно? И все?

– По сути, да.

– Черт знает что за история!

– Вы сомневаетесь в моей искренности?

– Надеюсь, вы не обиделись.

– Отнюдь. Я иной раз забываю, что некоторым требуются подтверждения.

Женщина запускает руку во внутренний карман своего жакета и кладет мне на стол белый деловой конверт без каких-либо надписей.

– Что это?

– Здесь ваучер. По нему вы получите авиабилет. И квитанция об оплате авансом забронированного номера в отеле. Здесь же заверенный банковский чек на четверть суммы вашего гонорара. Остальное будет выплачено по возвращении. Здесь же адрес, по которому вам нужно будет явиться.

Моя рука зависает над этим конвертом, словно прикосновение к нему будет означать капитуляцию по всем пунктам.

– Естественно, вы имеете полную возможность взять с собой всю свою семью, – говорит она. – У вас ведь есть жена? И дочь?

– Да, дочь. Насчет жены я не совсем уверен.

Она поднимает взгляд к потолку и закрывает глаза. И начитает цитировать:

Хвала тебе, о брачная любовь,
Людских потомков истинный исток,
Закон, покрытый тайной! Ты в Раю,
Где все совместно обладают всем, —
Единственная собственность…

– Вы тоже изучаете Милтона? – спрашиваю я, когда она снова открывает глаза.

– До вас мне не дотянуться, профессор. Я просто обычная его поклонница.

– На свете не слишком много обычных поклонников, которые помнят его стихи наизусть.

– Выучила, зазубрила. Есть у меня некоторые способности. Хотя сама я никогда не имела возможности прочувствовать то, что описывает поэт. Людских потомков истинный исток. У меня нет детей.

Последнее признание незнакомки вызывает удивление. После всех этих уловок и уклонений она вдруг открыто и свободно, даже с некоторой грустью, делится со мной самой что ни на есть интимной информацией!

– Милтон был прав насчет радости, которую приносят дети, – говорю я. – Но можете мне поверить, он очень далек от того, чтобы считать, что брак имеет что-то общее с раем.

Она кивает, хотя явно не в ответ на мое замечание. Этот кивок подтверждает для нее нечто иное. Или, возможно, она просто передала мне все, что намеревалась передать, и теперь ждет моего ответа. И я даю его ей.

– Мой ответ: нет. Чем бы все это ни было, каким бы интригующим ни представлялось, это вне моей компетенции. Я не могу принять ваше предложение.

– Вы неправильно меня поняли. Я явилась сюда вовсе не для того, чтобы услышать ваш ответ, профессор. Я оказалась здесь, чтобы передать приглашение, вот и все.

– Отлично. Однако боюсь, ваш клиент будет разочарован.

– Такое случается очень редко.

Женщина поворачивается одним гибким движением. Выходит из кабинета. Я ожидаю сердечного прощания любого вида и рода, например, «хорошего вам дня, профессор» или прощального взмаха ее костлявой руки, но она просто быстро уходит по коридору по направлению к лестнице.

К тому моменту, когда я заставляю себя встать с кресла и высунуть голову в коридор, ее там уже нет.

Глава 2

Я складываю кое-какие рабочие бумаги в сумку, снова выхожу на солнцепек и направляюсь к станции подземки. Здесь, внизу, воздух еще более мерзкий, словно запечатанный в вакуумную упаковку и подслащенный вонью разлагающегося мусора. Эта вонь вместе с запахами множества человеческих тел, каждый из которых словно рассказывает об очередной маленькой личной трагедии закабаленного городом или обманувшегося в своих желаниях и надеждах человека, наваливается на меня, поглощает.

По дороге в центр города я пытаюсь осмыслить, что собой представляет эта Худая женщина, стараюсь припомнить все подробности ее физического облика, столь ярко и живо представшие передо мной всего пару минут назад. Однако – то ли в результате беспокойных событий сегодняшнего дня, то ли потому, что некий отдел моей памяти впал в застой, – я вспоминаю ее лишь как некую общую идею, но не как личность. И эта идея еще более неестественная, более угрожающая, чем первое впечатление, которое она на меня произвела. Думать о ней сейчас – это словно прочувствовать разницу между тем, что ощущаешь, когда видишь ночной кошмар, и тем, как рассказываешь кому-то в безопасности солнечного утра обо всех этих глупых и пугающих ночных блужданиях во сне.