Резвые атаки стригоя были для меня испытанием. Я уворачивался и блокировал их буквально в последние секунды и физически ощущал порывы ветра, которые следовали за его ударами. Под рукой не было ни длинного шеста, ни какого-то еще подручного оружия, которым мне удалось бы воспользоваться.
Кувырок. Ушел в сторону. Длинные когти разорвали одежду на брюшине и поцарапали кожу. Раненное плечо во время перестрелки тоже слегка жгло и стало сочиться.
Я очередной раз пригнулся под размашистым ударом твари по диагонали, успел врезаться плечом и со всего размаху впечатать в стену, после чего снова дернул за руку и бросил через себя об пол. Огромный столб пыли поднялся в верх. Я успел заметить, как стригой попытался снова уйти в сумрак и слиться с тьмой. Я тяжело вздохнул.
— В жопу. Mortali.
Мыслеобраз. Жест.
Внутренние кандалы были отпущены. Энергия хлынула по телу, как вода из прорванной плотины и тут же вырвалась на свободу в виде пятерки копий, пронзивших полудемона прямо из пола. Они оторвали его от земли и держали в воздухе, пронзенного насквозь.
Стригой ревел, бился в конвульсиях, пытался сорваться, но у него ничего не получалось.
— Марк, с ума сошел? Ты сейчас всю энергию спалишь! А дальше что?
— Хоть потоп, — сухо сказал я, подошел к твари и опустил ладонь на лоб.
Никогда не проводит обрядов по отделению демонической части от человеческой, но хорошо помнил его методику по книгам Академии. Что же, все бывает впервые. Пришло время попрактиковаться.
Слова заклятия срывались с губ не так четко, как бы мне хотелось. В конце концов последний раз этот ритуал я сдавал на экзамене лет десять назад, и то это был обыкновенный манекен, а от меня требовалось твердо и четко выговорить все заклятие от самого начала до конца ни разу не запнувшись. И тогда я это сделал.
Сейчас я делал это все значительно медленнее, потому что на ходу вспоминал слова и ударения. Подсмотреть было негде.
Стригой извивался, но вырваться не мог. Его глаза светились алым огнем, а из пасти рвался пар и языки пламени. Я ощущал, что заклятие дается мне с трудом, словно…
…ком в горле, как тогда…
— Dominus!
Бесенок лежал на столе, подперев голову одной лапкой и закинув ногу на ногу. Он смотрел на меня с интересом.
— А я говорил, — сказал он ехидно.
Я с нажимом выдавил оставшиеся два слова заклятия. Стригой выгнулся в спине в мощной конвульсии и обмяк. Черные копья, державшие его, растворились в воздухе и тело рухнуло на землю. Черный дым тянулся по земле от полудемона, словно пар. Я смотрел на него и видел, что он менялся. Метаморфозы были интересным явлением. Когти медленно уменьшались, словно врастали обратно, пока не превратились в обратные ногти. Серая кожа слегка набрала бело-бежевого цвета, волосы стали русыми, а глаза — голубыми. Клыки, что торчали из пасти — тоже исчезали. Под моими ногами лежал обычный глубокий старец, изможденный тяжелой болезнью. Он приоткрыл рот:
— Спа… сибо…
Я присел на одно колено возле него, вглядываясь в измученное тело. Его дряблая иссохшая рука потянулась ко мне. Я подавил в себе желание рефлекторно отдернуться и ощутил теплое касание.
— Сы… нок… — просипел он. Его рука стала медленно опускаться, пока не сползла по моему плечу на самую землю.
— Он умер, Марк, — равнодушно сказал бесенок, явно думая, что я оцепенел. Но нет. Я всматривался в лицо, которое смотрело на меня с нескольких портретов ранее. Я видел его в холле. Видел в коридоре. Стригоем был никто иной, как Александр Иванович Митасов.
— Что, правда? Какой еще очень ценной и неочевидной информацией поделишься, бес?
Рогатый фыркнул, но ничего не ответил.
— У Аиды нахватался?
— Чего-о-о? — взвился мой подчиненный. — Ты за кого меня принимаешь, Каммерер? Я чистокровный демон! А она — полуфабрикат третьесортный! Совсем меня не уважаешь?
Я ухмыльнулся. Все же некоторые вещи остаются стабильными, а значит мир все еще на своем месте. Пускай и не мой, а этот.
— Только не занимайся еще измерением черепа, ладно?
— Один такой Головомер давно на вертеле в аду крутится, — ответил бесенок, — и тебе рядом с ним самое место.
— Давай сначала тут закончим, а уже потом будем о местах не столь отдаленных беседовать.
Я опустил ладонь на лицо покойного Митасова и провел вниз, закрывая веки. На шее у него висел небольшой медальон на истлевшей веревочке, которая держалась явно только на силе собственного духа. После чего стянул перстень с правой руки и все это добро рассовал по карманам.
— Мародерствуешь?
— Забираю наследство. Оно по любому мне должно достаться так или иначе. Но если учесть в каких долгах находится мой род… — я осекся, заметив, что уже причисляю себя к Митасовым.
— Ну-ну, продолжай, МИ-ТА-СОВ, — съязвил бесенок.
Я цыкнул недовольно зубом.
— Все его пожитки сто процентов либо гробовщик стянет, либо ростовщик, у которого он денег занимал.
— Логично.