Дэмономания

Трудно сказать, услышал ли его Келли. И раньше, в Польше и в Англии, бывало, что Келли не слышал простых слов своих спутников, будто вокруг него с гомоном кружился рой иных существ, заглушая сказанное.

«Она сказала, — продолжал Джон Ди, — что золота у тебя в избытке; что ты можешь есть и пить его, если хочешь; и что ты не восхвалил ее за это».

Келли расхохотался так, что Ди увидел — у него недостает пары зубов. Он уже не молод, и нет эликсира на эту пагубу.

«Старый друг, — сказал Келли. — Думаешь, эти тайны мне открыли они или их речи? Так ты думаешь?»

Джон Ди переплел пальцы. Он спросил:

«Если не они, то кто?»

«Кто-кто. Я сам себе поведал. А от кого узнал? От себя же. Кто меня научил? Я сам себя научил. Сам открыл себе тайну, взял себя за рукав и нашептал себе на ухо».

«Не шути со мной».

«Ты умудренный старый дурень, — сказал Келли. — И я люблю тебя. И скажу из любви к тебе. Я делаю золото из ничего не потому, что научился этому у ангелов, или чертей из преисподней, или из старых книжек с говенными стишками. Я не следовал никакому рецепту. Я не знаю, как устроен мир. Я делаю золото, потому что я — это я. Потому что аз есмь сила. Не важно, как я делаю золото; но делаю потому, что знаю: я это могу».

Склонившись к лицу старого друга, он оперся рукой о стол, а второй бил себя в грудь, словно исповедуясь.

«Я могу, могу, могу. Я и с тобой могу этим поделиться, потому что некому мне воспрепятствовать. Захочу — поделюсь с императором. Никогда раньше золото не делали, а теперь будут, отныне и до скончания мира».

«А когда это? — спросил Джон Ди. — Скажи, коль знаешь».

Келли так и застыл над столом, открыв рот и выпучив глаза.

«Сам я не знаю, — сказал ему Джон Ди. — Но вот что я думаю. Думаю, что конец света приходит к каждому человеку, к каждой душе по отдельности; его увидим ты и я, но для многих мир останется прежним и пребудет таким, пока последняя душа не скажет: аминь».

Когда нагруженный вещами Келли покидал дом в Тршебони[446], Джон Ди доехал с ним до большой дороги на Прагу. Дул холодный колючий ветер, лошади переминались и трясли головами, стремясь домой. Искатели пожали друг другу руки, и Ди увидел, что по лицу Келли прокатилась слеза. Это от ветра, подумал он.

«Я буду ждать тебя в Бремене», — сказал Ди, стараясь перекричать ветер.

«Я приеду», — отвечал Келли.

«Оттуда в Англию».

«В Англию», — подтвердил Келли[447]. Он повернулся, поднял латную рукавицу и пустился вскачь, не оглядываясь. Больше Джон Ди никогда его не видел.

От Тршебони до Праги около двадцати лиг[448]. Возле своего нового дома в пределах дворцовой ограды Келли увидел, что его дожидается человек, шапочно ему знакомый, — императорский медик по имени, кажется, Кролл. Он был весь в черном, как монах или... Келли учтиво высказал надежду, что тому не пришлось долго ждать.

«Долго ждать?» — переспросил доктор Кролл. Улыбка его была странно напряженной, руки сцеплены за спиной; подле него стоял отряд имперской стражи и невозмутимый пристав[449].

«Надеюсь, что нет».

«Очень долго, — ответил тот. — И вправду, очень, очень долго».

«Ну вот, — сказал Джон Ди. — Теперь у нас есть снаряженные кареты, лошади, прекрасные лошади, с упряжью; кожаные сумы полны; есть и королевская грамота. Так едем же, едем, едем. Немедля, пока есть такая возможность».

Немедля, пока подлинность накопленного им золота подтверждается на зуб и пробирным камнем: он наполнил золотом сумки и сам уложил их в новую повозку. Карета была огромная и тяжелая, странных очертаний[450], Ди сам ее спроектировал, каретник только тряс головой, сопел и ворчал и, поворачивая чертежи в руках то так, то эдак, спрашивал у Ди, почему тот не отправился с этим к корабелам. Но вот карета готова, снаряжена, блестит полированным металлом, а оснастка ее поскрипывает и пахнет приятно.

Все. Осталось одно лишь послание, намеренно отложенное напоследок: доктор Ди уселся посреди сумятицы таскавших ящики и сундуки слуг, своих и герцогских, и быстро написал на латыни письмо императорскому гофмейстеру. Он напоминал, что Господь через посредство ангелов Своих привел его в Прагу, что по причине злоязычия императорских советчиков его из Праги выдворили и что приказ императора возбраняет ему въезд туда и поныне. Не нарушив этого приказания, он не может лично вернуть выпущенного из Белой Башни заключенного. Он опасается также нунция и прочих итальянцев, которые, дай им такую возможность, немедля схватят английского еретика. Выразив сожаление о задержке, он сообщал, что юноша ныне совершенно здоров, теперешняя кротость его превосходит былую свирепость и в ограничении свободы он более не нуждается. Теперь, извещал Джон Ди, он передает юношу тем слугам императора, которые постоянно следят за ним и его домочадцами у входа, для доставки к Его Святейшему Величеству. Обо всех подробностях расскажет Его Величеству податель сего.

Письмо это Джон Ди сложил, запечатал и, надписав адрес, сунул в рукав.