Если не спецом для меня, а просто гипотетически организованная группировка, занимающаяся грязными делами, тоже не очень хорошо, но… дает свободу для маневров. Хотя надежды мало. Ну, какие бандиты в Эдене могут быть?
Эх-х-х, как бы узнать, а? И ведь до сих пор еду в тишине, как и до начала разборок. Кошмар. Хоть бы звук кто подал!
Глава 8. Гномьи заморочки
В общем, я так и заснула в собственном «гробу» и в полном неведении. Спросите, как можно было заснуть в такой ситуации — просто. Когда ты лежишь в полном бездействии и тебя еще постоянно укачивают… а ведь я перед этим, считайте, полночи не спала. Так что удивляться нечему. Сон у меня был немного странноватый.
Сначала ко мне пришла Македа, громко ругалась непонятными, но наверняка совсем нецензурными словами, топала своим копытом и готова была рвать и метать (надеюсь не меня). Я же все время пыталась отодвинуться от нее подальше, а то кто ее знает, буйную, вдруг ка-а-ак засветит мне в глаз своим копытищем по неосторожности и мне моральная травма на всю оставшуюся жизнь.
Еще она долго о чем-то спрашивала, возмущалась и порывалась надавать мне пощечин «для приведения в чувство». Последнего не хотелось особенно, потому я все больше порывалась проснуться. У меня это почти получилось. Ну, в смысле сон с этой мохно-копытной царицей у меня прекратился, зато начался другой — мелодраматический.
Никогда не видела высшего демона, который одновременно испытывал два столь противоречивых чувства — ярость и истинный испуг, что сменяли друг друга на трансформированной морде лица Белета.
Сначала он на кого-то жутко кричал. И хоть речь его была вполне понятна, но изобиловала таким количеством многоэтажных, совсем не культурных словесных конструкций, что у меня даже во сне лицо пылало. Из всего экспресивно-эмоционального монолога я поняла две вещи — кого-то вскорости навестит большой пушной полярный зверь — песец называется — и этот «кто-то», кого «одарят» посещением, буду вовсе не я. И то хлеб.
Потом этот полностью трансформированный демон смотрел в мои честные глаза и уговаривал рассказать, где я нахожусь. А как я ему расскажу, если я не то, что не знаю свое месторасположение, но и просто говорить не могу.
Может все эти магические штучки, которыми меня обездвижили наяву, и не действуют в снах, но… подсознание выдает точный запрет на любое действие не только конечностей, но и голосовых связок. Вот так и лежу перед своим приснившимся мужем бревно бревном, аж обидно как-то, честное слово.
Потом в сон, к Белету, зачем-то забрался папа. Вид имел суровый и вдумчивый. Сказал, чтобы не беспокоилась — он меня из-под земли достанет. Под землей оказаться совсем не хотелось, потому что я вполне справедливо полагала — это противоречит моим планам о счастливой и долгой жизни. Еще папа добавил, что если только кто-то посмеет хоть пальцем тронуть «его девочку», то будет примерно как в старом фильме — «пасть порву, моргала выколю…», ну, и еще «на капусту покрошу и заквашу» (это уже истинно в папином варианте).
Папе я верила, а если бы могла, еще бы и поддержала. Но… не судьба. В общем, когда я уже засыпала в собственном сне, лежа все тем же бревном на руках у тоскливо вздыхающего почти-что-мужа, почувствовала, что меня кто-то будит. Ну, вот совсем совести у людей нету. Я ж не выспалась!
В первый момент, придя в себя ото сна, ощутила, что что-то не так. Потом поняла — свобода! Мне вернули мое тело и голос. Какое облегчение! Хотя с другой стороны… настораживало — отчего такая щедрость? Сразу открывать глаза не спешила, стараясь понять, что, где и почему.
Судя по ощущениям, я все в том же гробике, правда, крышку сняли и мутное шеольское светило было наверху. Значит уже примерно средина дня. Хорошо же я поспала, раз с ночи до сих пор не проснулась.
Второе что пришло в голову — ощущение взгляда. На меня смотрели. Серьезно так, не отрываясь, прекрасно осознавая, что я тоже уже бодрствую. Ладно, черт с ними! Девочка я уже большая — глупо верить, что опущенные веки скроют меня от всех неприятностей. С закрытыми глазами много не узнаешь, потому будем открываться.
Сначала чуть не пожалела, что это сделала и захотела зажмуриться снова — надо мной зависли две совершенно бандитские бородатые рожи.
Вы шутите?! Гномы?! Им-то я чем не угодила?!
Оба невысокого роста, кряжистые, в черных длинных волосах, как и в бороде, седые пряди и россыпь глубоких морщин на лице. Лица чем-то неуловимо напоминали друг друга. Скорее даже не общими чертами, а схожей мимикой и эмоциями, выдавая в них родственников.
— Ну и горазда ты барышня дрыхнуть, — сказала правая рожа, — меня зовут Синдри, а это, — тычок пальцем в сторону второго, — мой брат Брок…
Гном в ожидании замер. И что? В этом месте полагаются овации и громкие восклицания узнавания? Так я их разочарую — никогда о них не слышала, вот.
— Ты видишь Синдри, куда только нынешняя молодежь катится? — Брок похоже тоже совсем не молчун, — чужие вещи хватает, а узнать об их создателях даже не желают.