Демоны

– Вы хотите сказать, Израэль… что сейчас до него дошло, что если это Судный День, то он будет среди первых, кого швырнут в его излюбленное огненное озеро?

По телевизору в короткой вставке сообщили, что в настоящий момент множество взбудораженных телепроповедников раздают свои деньги на благотворительные цели.

Профессор кивнул. Он слушал телепроповедника одним ухом, но его мысли были где-то далеко.

Внезапно профессор выключил телевизор, встал и направился к двери своей спальни, служившей ему также кабинетом. Я слышал, как он снял с полки книгу и принялся переворачивать страницы.

На протяжении этой долгой оцепенелой ночи мы спали лишь урывками.

Мне приснился смеющийся человек в мантии с капюшоном, лицо которого было сыплющимся, струящимся песком – песком, временами принимавшим отчетливую форму совершенно обычного человеческого лица, а временами перевоплощавшегося в морду шимпанзе.

Он смеялся, но смех его был печален; его голос отдавался эхом в гимнастическом зале нашей школы, где мы вдвоем сидели на скамейках для зрителей – он и я. Эхо моего голоса присоединилось к его, когда я внезапно заговорил. «Ты смеешься, но на самом деле ты грустный, как в песнях про клоунов, которым на самом деле хочется плакать», – сказал я.

«Да, – ответил он и внезапно всхлипнул. – Я был тем, кто приносил людям сны. И что произошло с миром? Кто заляпал своими красками весь мой холст? Где теперь мое искусство? Где теперь мое искусство, я спрашиваю тебя?»

Хлынувшие слезы размыли его голову, и она скатилась с шеи, рассыпавшись потоком песка, запорошив деревянные скамейки.

4

Незадолго до рассвета, когда Мелисса ненадолго задремала, я нашел альбом и пастельные мелки, которые когда-то подарил ей; она к ним так и не притронулась, так что это сделал я. Это помогло мне чем-то занять мысли на протяжении напряженных, изматывающих часов этой ночи. Я пытался рисовать все что угодно, кроме демонов, но отказ от этого не приносил мне успокоения. Тогда я попытался нарисовать демона, которого впоследствии назвали Крокодианом, и обнаружил, что набрасываю вокруг него что-то вроде барельефного узора или моррисовского орнамента [18], заключая его внутри.

– Не самая плохая тема для эксперимента, – заметил профессор, заглядывая через мое плечо; он говорил несколько неразборчиво. От него пахло водкой. – Ты бессознательно – если это можно назвать бессознательным – заключаешь их в некий узор, пытаешься придать им некий художественный смысл. А кто знает, к чему может привести подобный процесс…

Но я вскорости отложил альбом: меня раздражали и выводили из себя его дилетантские критические замечания; к тому же, возможно, я боялся, что он цепляется за соломинки, предполагая, что в моем рисовании может оказаться какой-то смысл. Ничто больше не имело смысла, кроме глубокой ямы, чтобы в ней спрятаться.

Первое Затишье началось около девяти утра. Пока длились Затишья, демоны, казалось, куда-то исчезали или впадали в своего рода спячку. Однако они не спали по-настоящему – те из них, кто оставался на виду, скорее выглядели так, словно во что-то вслушивались.

Затишье было глобальным. Возбужденные толпы и волны паникующих беженцев замерли по местам, когда атаки демонов на время прекратились. Беженцы соображали, в какую сторону им кидаться. Соображали, что должно последовать: ангелы? Михаил с пылающим мечом? Мир присел и расслабился, переводя дыхание и утирая со лба пот.

Пока длилось первое Затишье, было время для споров ученых мужей по телевизору. Снова начались утомительно знакомые разглагольствования, отрицающие очевидное, с их «анархистами в резиновых костюмах и бронежилетах, вооруженными кибертехникой», с их «массовыми галлюцинациями и накачанными наркотиками людьми, нападающими на граждан, некоторые из них в костюмах и гриме», с их «отравленной террористами водой» и «технологиями по управлению сознанием в сочетании с бомбежками».

Затем последовало неизбежное контрпредположение: демоны – это указание на то, что настало время для полного смирения и покорности Иисусу (или Аллаху, или разгневанным духам предков, или Яхве, или… Господу Сатане). Длинные очереди выстроились перед церквями, синагогами, буддистскими храмами, а также перед Церковью Сатаны и Первой Церковью Межзвездного Контакта – последняя представляла собой организацию, объединявшую землян с представителями внеземных рас и управлявшуюся медиумами. Это был настоящий разгул метафизического смятения.

Лишь Пейменц и еще несколько человек сохраняли трезвую голову.

– Мы пойдем в Совет Глобальной Взаимозависимости, – сказал мне Пейменц. – Нам необходима цель. Пусть это будет нашей первой целью.

– А что это такое? – спросил я, жуя кусок хлеба с джемом в его спальне. – Этот совет… как его там? – Большая часть моего внимания была обращена на звуки, доносившиеся от водосточной трубы на наружной стене, очень похожие на клацанье огромных когтей.