Демоны и ангелы российской политики лихих 90-х. Сбитые летчики

«Его порывы, они живые, — размышляет Эдуард Лимонов, — и, пожалуй, близки манере американских политических или профсоюзных боссов, они народно-хамские какие-то, примитивные, конечно, но это совсем другой подход, чем догматическо-деревянные речи бывших номенклатурных коммунистических дядь. Так крикливо восхваляет свой товар коммивояжер в каком-нибудь штате Нью-Джерси, выхваляет подержанные холодильники или подержанные автомобили. Точно, вот ответ: Жириновский политик американского типа! Родившись в Алма-Ате, как в Атланте какой-нибудь (оба города — захолустная провинция), получился вот такой Владимир Вольфович: еврейский американец, американский провинциальный еврей. Русским это плохо понятно: мне, прожившему в Соединенных Штатах шесть лет, это ясно как божий день. Расистского в моих рассуждениях нет и не пахнет, я лишь определяю его корни и даю ему характеристику, подыскиваю ему аналог — дабы Жириновский был мне понятнее…»

Брюзгливость Жириновского во многом объясняется «ощущением жизни как базара, как нескончаемой сутолоки». Как писал о нем приверженец Сергей Плеханов: «Мой собеседник неизменно подчеркивал: его десятилетиями окружала тусклая и удушливая атмосфера всеобщей бедности, человеческого базара, нет, даже не базара, — это слишком цветистое понятие, — а некоей барахолки». Очень точный штрих, который органично определяет Владимира Вольфовича.

В 1964 году веснушчатый Жириновский поступил в Институт восточных языков при МГУ. Изучал турецкий и французский. И в целом плевать хотел на Алма-Ату, школьных товарищей, метил в дипломаты. Это распространенная позиция провинциала — сочно проклясть малую родину и откреститься от старых связей. Конечно, Владимир Вольфович был совсем не прост — он был целеустремлен, видел точно цель и шел к ней. Не всегда удачно: мидовская карьера не задалась из-за желания всем понравиться — это качество ему пригодится в политике, где красивый жест стоит больше, чем монотонная работа. В турецком Искендеруне, куда он попал переводчиком с делегацией строителей, он вызвал интерес полиции, которая заподозрила в переводчике агента Коминтерна. Что неудивительно: в то время за рубеж в качестве презентов везли обычно водку и икру, а вот Жириновский накупил с собой советских значков с изображением персон, которых турецкие следователи идентифицировали как видных большевиков, а самого Жириновского за коммунистическую пропаганду посадили в изолятор. Потом его, конечно, отпустили, но карьеры в МИДе не сложилось — пришлось ехать служить военным переводчиком в Грузию. Высказывались еще версии, что Жириновский перед поездкой в Турцию был завербован КГБ, но это из разрядов салонных рассуждений.

«Мои 70 лет вообще характерны для нашего времени, — говорит сам Жириновский. — Я был свидетелем и участником всех важнейших событий в нашей стране. Родился сразу после Великой Отечественной войны, ходил в сад при Сталине, в школу при Хрущеве, в институт при Брежневе, начал политическую карьеру при Горбачеве, впервые стал депутатом при Ельцине. И каждый год моей жизни был связан с политикой. В детстве я постоянно спорил с учителями, из Казахстана я уехал, потому что там к русским отношение было хуже, по тем же причинам службу в Грузии прервал, в вузе постоянно спорил и не соглашался с преподавателями, на работе я всегда был активным и деятельным: выдвигал свою кандидатуру на всех выборах. В годы перестройки я не участвовал в развале страны, но и коммунистом не был. Мы создали собственную партию, которая предложила свой курс, который мы продвигаем и по сей день».

Промаявшись несколько лет на службе (Жириновский потом пробурчит, что никогда не любил форму и приказы), он с 1972 года работал в секторе Западной Европы международного отдела Советского комитета защиты мира, а с 1975 года — в деканате по работе с иностранными учащимися Высшей школы профсоюзного движения. То была непыльная и ничем не примечательная работа, о которой Владимир Вольфович даже не будет вспоминать, как, впрочем, и о работе юридическим консультантом в издательстве «Мир». Думаю, что Жириновскому было тесно и противно ошиваться там, среди функционеров, потому что уже в 1989 году он организует Либерально-демократическую партию по японскому типу и бросит дрянную работу навсегда. Поступок, достойный революционера или панка — и тем и другим Вольфовича можно назвать по праву. С этого момента молодой политик начнет стремительно набирать популярность, выгодно выделяясь среди остальных своей нахрапистостью, агрессивными выпадами и игрой на опережение.