Демоны Юга

Полы деревянные, столы из небрежно отесанных расщепленных бревен, скверно одетые личности с физиономиями профессиональных висельников. Понятно — та еще тошниловка. Литтейгиса, застывшая посреди неприглядного помещения, выглядела здесь гостьей с другой планеты.

Хотя, по сути, так оно и есть.

Никто из посетителей не шевелился, за исключением одного. Люди застыли мраморными изваяниями, не сводя при этом взгляда с магички. При этом часть народа не сидела на местах. Кто-то встал, кто-то успел к ней шагнуть, но потом все почему-то передумали и остались в тех позах, в каких их накрыл магический удар.

Тот единственный, который совершал хоть какие-то телодвижения, был всецело увлечен не совсем обычным делом. Опустившись на корточки, он неистово вылизывал пол перед ногами Литтейгисы. И делал это старательно, не проявляя ни малейшей брезгливости от того факта, что время от времени задевает лужу не совсем подсохшей блевотины, что осталась после какого-то совсем уж неаккуратного посетителя.

Магичка тоже не двигалась, лишь слабо шевелила пальцами расставленных в стороны рук. Это походило на едва заметные шевеления потревоженных слабым волнением глубоководных водорослей. Или даже нет: ритмичное покачивание головы кобры перед факиром, вот что это.

А еще напрашивалась невольная ассоциация с кукловодом, управляющим сразу несколькими марионетками.

— Скажите ей, чтобы не заставляла моих ребят блевотину лизать, — громким шепотом попросил Дор. — Они тут вообще ни при чем, они славные ребята и к вам со всем уважением.

От картины всеобщего помешательства было как-то не по себе, и мне пришлось сделать пару глубоких вдохов, чтобы голос не выдал смятения чувств.

— Литтейгиса, солнышко, что здесь происходит? Что тебе сделал этот господин? — я указал на бедолагу, занятого чисткой пола.

Ответ был дан ледяным голосом:

— Он плюнул мне под ноги, а я не люблю грязь.

— Я тоже ее не люблю. Да ее никто не любит. Он, наверное, случайно так поступил, и уже готов принести извинения.

— Не случайно. Он почему-то принял меня за женщину, которую можно купить за незначительную сумму местных денег. И был крайне недоволен моими лаконичными уверениями в обратном. Он наказан справедливо.

— Так оно все и было, — подтвердил Дор. — Это Крайк Алакас, он ни о чем никогда не думает, кроме как о выпивке и бабах. Совсем сдурел, даже племянницу одного полковника пощупать пытался, когда та заявилась на казнь мошенников посмотреть. Ему тогда крепко от солдат досталось, неделю подняться не мог, но все равно ничему не научился.

— Я научу, — твердо пообещала Литтейгиса. — Я хорошая учительница. Леон, мне пришлось остановить всех этих людей. Кто-то из них хотел мне помешать, кто-то убежать. Будет нехорошо, если в городе узнают о происходящем.

— Ты можешь сделать так, чтобы они забыли о том, что ты здесь вообще была?

— Нет. Слишком много людей, слишком яркие воспоминания, кто-то может вспомнить, и то, что выпали из времени, тоже заметят. А это их удивит, заставит думать. Чтобы такое проделать качественно, потребуется время. У нас оно есть?

Дор покачал головой:

— Тут ожидают военный транспорт, он вроде будет часа через два. Сотни три солдат, кто-нибудь непременно ухитрится сюда заглянуть, а уж младшие офицеры ни за что не пропустят, им в такие таверны не зазорно ходить, а надзора за ними меньше, чем за рядовыми. Ваша… э… знакомая, Леон, сумеет с ними такое же провернуть?

— Не знаю. Литтейгиса, ты как, осилишь?

— Не уверена. К тому же потом мне придется работать над их памятью, а это куда дольше. В это время еще кто-то появится, и все пойдет по нарастающей.

— Значит, надо выкручиваться как-то иначе.

— А нельзя моих ребятишек отпустить? — робко попросил Дор. — Они бежать не станут, вы же знаете их. И вообще, вы для них уважаемый авторитет, проглоти меня кашалот, если что-то худое когда-нибудь думали.

— Литтейгиса, сними контроль с тех, на кого укажет капитан Дор.

— Пусть показывает.

Первым освобожденным повезло стать боцману. И тот, обретя способность двигаться, с нечеловеческой жадностью осушил стаканчик рома, который все это время болтался неподвижно в паре сантиметров от его губ.

И как только слюной не захлебнулся… бедолага.

Вторым ожил юнга, который не заслужил права зваться по имени, и потому к нему обращались по прозвищу — Крикун. В отличие от боцмана, он молчать не стал:

— Леон! Что это тут такое делается?!

— Заткнись! — рявкнул капитан. — Молчите все, пока рыбьим дерьмом пасти не заткнул!

— Да молчу я. Молчу. Но Леон…

— Зубы выбью, тухлый малек тупой селедки! Вот, его еще давайте оживляйте. И как шевелиться начнешь, тоже помалкивай. Не знаю, что дальше будет, но разрешаю только сопеть в две дырки, а не разговаривать.

Не могу не признать, что какая-то логика в словах капитана была. И вообще, лишние разговоры вредят мыслям, которые в моей голове скачут резвыми лошадьми. И все об одном: что же нам теперь делать?