Демоны крови

Кстати, рядом, в лесу, вокруг небольшого болотца, в изобилии росла черника. Попадалась и голубика, и земляника с малиной, хотя для последней в общем-то было еще рановато, и даже первые грибы — подосиновики, подберезовики, опята. От грибов, впрочем, было мало толку, хоть Миша и жарил их на углях, вернее — подсушивал. Потом пожевал да выплюнул — невкусно.

От нечего делать «робинзоны» вставали поздно, если не было дождя, шли на озеро, купаться, потом били кольями рыбу да ходили к болотине, за черникой. Так вот — достаточно уныло — и тянулись дни. Спохватившись, Ратников даже стал их отмечать палочками, которые аккуратно втыкал в песок — пошла уже вторая неделя, а все ничего не происходило, и никто на острове не появлялся, ни рыбаки, ни кто иной. Нет, мимо как-то проплыла одна лодка, по всей видимости — рыбацкая, да приятели, увы, заметили ее слишком поздно, покричали, конечно, но…

— Ой, не надо бы нам так орать-то, — вечером рассуждал сам с собой Олекса. — Не ровён час, на лихих людишек нарвемся…

— На твою шайку?

— Не… мои отсюда далече.

По вечерам обычно вспоминали общих знакомых: новгородцев — Онуфрия Весло, Онисима Ворона. Михаил меньше рассказывал, больше слушал — Олекса оказался большим любителем потрепать языком. Много чего рассказывал, кстати, довольно интересно. И как в Новгороде жил, у бобыля, да потом — изгоем, как обманом поверстали в холопы, избивали каждый день — «примучивали», как, улучив случай, сбежал. Пристал к скоморохам, потом — в шайку. За новгородцев с рыцарями бился, потом — за рыцарей супротив новгородцев, потом — за псковичей… кто больше заплатит. Насколько помнил Михаил, тут, в пограничье, таких отрядов промышляло много. Иной раз грабили, большей же частью продавали свои мечи и копья — тем же рыцарям (в кнехты) или дерптскому (Олекса называл — «дорпатскому») епископу, псковичам, новгородцам. Еще смолянам можно было продаться, но те были прижимисты, платили немного — от военной добычи часть. Еще был литовский князь, тот платил щедро, однако и людишек у него своих хватало.

— А монголы? — как-то подначил Ратников. Им послужить не пробовал?

— Мунгалы? — Олекса мечтательно улыбнулся, кивнул. — Был и у тех, а как же! Бату-хан, Кайду… мужчины серьезные! Правда, и строгость у них… чтоб старшого ослушаться ни-ни! Сразу голова с плеч. Не нравится мне это… Да и грязные они — пахнут, смердят просто! Хотя выпить не дураки — любят.

Так вот дни и тянулись. И не происходило ничего. Абсолютно! Никому этот убогий островок не казался интересным, никто сюда не заглядывал, похоже, рыбы и в иных, близких к человеческому жилью, местах хватало.

Олекса перед сном молился, уж это обязательно, крестился мелко-мелко на какой-то ракитовый куст, что-то там выпрашивал у Господа, какие-то тряпочки, от брюк оторвав к веткам привязывал… Тьфу! И как только не стыдно! Это что — христианство, что ли? Так, пародия какая-то…

Сам Миша, кстати, тоже молился — ощущал в себе такую потребность, и даже чувствовал некоторые укоры совести: это ж надо — в церковь так редко ходил! Права, права была Машенька, правильно ругала.

Ратников все чаще вспоминал жену, все думал — как ему с ней повезло. И еще одно тревожило: Маша почему-то ну никак не могла родить, а ребятишек хотелось — сына или дочку, а лучше — обоих. Что это за семья — без детей? Врачам, что ли, Марьюшку показать? Нужно бы… В конце концов, если все так серьезно, так можно и из детского дома ребеночка взять. Усыновить, так сказать… А что? Чем плохо-то?

Вот на такие вот мысли наталкивало Михаила вынужденное безделье, весь этот остров, заброшенный и первозданно-дикий, тающие угольки костра, шум набегающих на берег волн и далекое кукованье кукушки.

Ладно, семья, Машенька, людокрады и флигель, все это можно понять, но все чаще и чаще Мишу тянуло на размышления о проблемах глобальных, больших, общечеловеческих. И это был плохой признак. Почему плохой — Ратников и сам бы не мог сказать. Наверное, потому, что какой толк рассуждать о том, на что сам никак повлиять не можешь?

Что же касается конкретики, тех же рыбаков или кого еще…

— Лекса! — подумав, воскликнул Ратников. — А не поискать ли нам на бережку мест, для ладеек пригодных?!

— Пойдем, поищем, Мисаиле-боярин, — охотно откликнулся юноша.

Было как раз утро, точнее, уже ближе к полудню, хороший такой денек, с синим высоким небом, ярким ласковым солнышком, птичьим гомоном и пряным запахом трав.

Сделав по бережку круг, напарники обнаружили четыре удобных для причаливания лодок местечка: одно — на том самом песчаном пляже, второе — за плесом, и два — на другой стороне островка, ближе к ивовым зарослям. И везде Миша, не поленившись, понацепил по кустам да камышинам тоненьких, вытащенных из подола рубашки, ниточек, чтоб, ежели что, так потом увидеть, был здесь кто-то или нет. Вообще, хорошая идея — жаль, поздновато в голову пришла, ну, да лучше уж поздно, чем никогда.

День «сторожки» простояли, другой, а на третий… Первым заметил глазастый Олекса, на той стороне, на одном из дальних местечек, за ивами. Прибежал, запыхавшись: