Демоны Микеланджело

— Я знаю, что такое безумие! Мой отец впадал в жуткое неистовство под воздействием алкоголя.

Его накрепко запирали в темном чулане, пока не уймется. Вся семья жила в страхе, что известие о его безумии разнесется по всему городу — ведь он занимал серьезную должность в Синьории и лично вел дела. Один лекарь присоветовал отцу принимать настойку опия, чтобы уменьшить тягу к спиртному. На время ему стало лучше. Но ненадолго, припадки вернулись и сделались еще страшнее. Он сжег весь дом…

Аббатиса замолчала, потом продолжила, ее голос звучал тихо, едва слышно.

— Жаль, что это лишь каменный идол. Он никому не поможет. Я сколько себя помню, мечтала научиться выводить людей из тьмы безумия. Читала ученые книги, слишком тяжелые для девицы, заводила дружбу с медиками и наконец, закрыла двери в мир, чтобы предаться это науке. Обычных людей безумие пугает — сумасшедших постоянно истязают, часами держат в холодной воде, заковывают в цепи или связывают. Но мало кто пытается заглянуть в иные миры, где томится их разум…

* * *

Пристальный взгляд продолжал сверлить переносицу Микеланджело, а когда он поворачивал голову, переползал на затылок. Ключница давно удалилась хлопотать по монастырским делам, сам матушка Мария беседовала скорее со статуей Кибелы и не смотрела в его сторону. Ни зверя, ни птицы, способных уставиться на него, поблизости не было. Стальная игла взгляда не отпускала, ему стало сперва тревожно, потом страшно.

— Действия безумцев не случайны. Они живут по законам выдуманного мира, где пребывает их разум. Если понять, что происходит в их особенном мире, действия безумцев становятся очевидными и предсказуемыми. Подумайте, синьор, в каком мире живет человек, которого прозвали «нагим душителем»?

— Что? — Микеланджело энергично встряхнул головой, чтобы избавиться от изматывающего ощущения. Но невидимый соглядатай остался с ним!

Аббатиса сжала его пальцы удивительно теплой ладонью и заглянула ему в лицо.

— Скажите мне правду, синьор. Правду, которую сказали бы своему духовнику. Вы здесь, потому что Филиппе удавлен? Его убил тот, нагой человек?

Голос женщины чаровал, вибрации проникали глубоко в душу, у скульптора не хватило сил противостоять этому завораживающему звуку. Он буркнул:

— Его убили деньги, мать Мария.

— Деньги? — светлые брови аббатисы удивленно приподнялись, прибавив ей толику сходства с новопреставленным племянником. — Филиппе одолжил крупную сумму?

Микеланджело смутился:

— Зачем ему одалживать? Всем известно, что семья де Розелли весьма состоятельная, и Филиппе… — он едва не сказал «законный наследник», но потом сообразил, что называть так покойника при живой синьоре де Розелли выйдет неучтиво, предпочел ограничиться неопределенным, — часть своего семейства.

— Малютка Филиппе был испорченный, капризный мальчишка. Но я все равно скорблю. Каждодневно молюсь о его загубленной душе. Такой удар для кузины. Конечно, она готова была выделить сыну достойную ренту, когда он возьмется за ум и женится. После свадьбы его мать со спокойной душей избавилась бы от бремени обязательств, включая заботы об имуществе, и посвятила себя Господу — как мы все…

Среди листвы проглядывал голый локоть. Микеланджело видел его совершенно явственно, но из желания убедиться, что чувства его не обманывают, зашагал по отсыпанной песком дорожке к группе деревьев.

Аббатиса невольно подстроилась под его шаг.

— …Моя кузина не великого ума, синьор. Финансы слишком тяжелая ноша для слабой женщины. С тех пор как синьор де Розелли упокоился, я помогаю Франческе вести дела. Она ничего не предпринимает без моего совета. Надеюсь, наша община скоро будет приветствовать кузину в этих стенах, — матушка Мария указала в сторону крытой галереи, опоясывавшей здание монастыря.

— Как вы полагаете, Филиппе знал о планах матери?

— От него ничего не скрывали, — холод заставил кончик прямого, как у римлянки, носа аббатисы покраснеть от холода, да и сам Микеланджело продрог — прогулку пора было завершать, все, что хотел, он выяснил.

Только он не мог! Остановился и замер, как вкопанный: среди деревьев, прямо перед ним стояла дева, едва прикрытая одеждой. Девушка не сводила с него глаз.

* * *

На вид ей было лет семнадцать. Она замерла посреди деревьев, сложив над головой согнутые в локтях руки. Волосы девы были коротко острижены. Из одежды на ней была лишь холщевая рубаха, широкие рукава которой съехали вниз. Ветви деревьев без жалости били девушку по обнаженным рукам, а ветер трепал подол, на ногах у нее не было башмаков, голые ступни зарылись в сухую листву и траву до щиколоток.

Никаких цепей, веревок или пут, удерживающих несчастную в этом бедственном положении, скульптор не заметил. Глаза девушки были широко открыты и следили за каждым движением незнакомца. При этом само лицо девушки оставалось мертвым и неподвижным как гипсовая маска. По этому лишенному даже тени эмоций лицу невозможно было сказать — хороша девица собой или дурнушка.

— Не пугайтесь!

Уголки губ матушки вздрогнули, вероятно, такое движение заменяло ей улыбку, и погладила неподвижную девушку по щеке.